— Он потерял дар речи. Надеюсь, что только на время.
— Как так? Это опасно? — с досадой спрашивала Аглае.
— Все зависит от случая. Сейчас этого еще нельзя знать. Надо, чтобы он спокойно лежал в постели и, главное, чтобы кто-нибудь дежурил около него, — это всего важнее. — Через некоторое время вызовите меня.
Доктор попросил воды, чтобы вымыть руки, и хладнокровно совершил омовение, искоса поглядывая по сторонам в ожидании гонорара. Стэникэ взял Аглае под руку и вывел в соседнюю комнату.
Надо заплатить доктору за ночной визит. Дайте двадцать лей, я ему заплачу. Монетами в пять лей, чтобы казалось больше.
— Ско-о-олько? — возмутилась Аглае.
— Солидный врач меньше не возьмет, — объяснил Стэникэ.
Аглае, ворча, достала деньги.
— Нашел время хворать — как раз когда у меня всякие огорчения с детьми.
Стэникэ, не слушая ее, взял деньги и пошел навстречу доктору, который собрался уходить. Стэникэ вежливо подхватил его под руку и повел к двери. Со стороны это
выглядело довольно смешно: подчеркнутая жестикуляция Стэникэ составляла резкий контраст со столь же подчеркнуто суровой манерой доктора. Выйдя за дверь, Стэникэ сунул в руку доктора деньги и счел необходимым получить информацию.
— Домнул доктор, мы очень хорошо сознаем, что он в опасности, но надо быть стойкими. Больной немолод, теперь мы готовы ко всему. Говорите мне прямо, режьте по живому телу, что уж там, ведь я мужчина.
Доктор попытался отделаться от всяких объяснений и, торопливо шагая к воротам, что оскорбило Стэникэ, сказал:
— Это удар, сопровождающийся приступом афазии, так я полагаю. Внешне он кажется очень легким, но именно такие бывают опасны. До более подробного освидетельствования больного нельзя поставить определенный диагноз. Возможно, это и что-нибудь другое. Не могу предсказать заранее. Надо следить за ним, посмотреть, сколько будет продолжаться приступ.
— В таком случае его положение тяжелое, домнул доктор?
Доктор пожал плечами, поднял воротник, так как дул слабый ветерок, и ушел, не отвечая.
«Жулики эти врачи! Только даром деньги берут...»
В глубине души Стэникэ разволновался, по его телу пробежала дрожь. Значит, Симион может умереть... Он ощутил невообразимую нежность к больному и возгордился этим.
«Вот канальи! — думал он. — Аглае, тещенька моя,— ведьма, сердца у нее нет. Муж умирает, а она торгуется с доктором. А у самой карманы набиты деньгами. Моя Олимпия — равнодушное животное, ничего не просит, ни о чем не думает, пусть хоть все умрут и не оставят ей ни гроша. Я связал свою жизнь с бесчувственным существом. А Тити, наверное, качается сейчас, когда его отец умирает. Что за кретин!»
