Костаке так долго сидел в гостиной, что Отилии надоело ждать его за столом, и она наконец отправилась за стариком. Он был окружен плотным облаком табачного дыма.
— Папа, что ты тут делаешь? — крикнула она с упреком, и погруженному в свои мысли Костаке этот упрек внушил ужас. — Вся комната пропахла табаком. Иди обедать.
Она подошла к окну и распахнула его. Дядю Костаке испугало это общение с внешним миром.
— Н-н-не открывай окно, Отилия, не надо!
— Да что с тобой сегодня, папа, отчего ты такой бледный? Почему ты заперся здесь? Для того, чтобы курить?
— Посмотри-ка, у тебя упало письмо. Это то самое, что ты сейчас получил?
Отилия, ни о чем не догадываясь, говорила своим обычным, спокойным тоном, но слова ее казались Костаке ударами кинжала. Он был как в бреду. Глядя на пол, он торопливо порылся в кармане и заметил, что подкладка порвана и конверт выпал. Отилия взяла конверт, вытащила письмо и не слишком внимательно взглянула на него. Она привыкла всегда удовлетворять свое любопытство, не встречая никаких возражений со стороны Костаке. Дядя Костаке испустил гортанный вопль...
— Не-не-не читай, этого нельзя читать...
— Как, папа, у тебя завелись тайны? Ты меня заинтриговал! Кто это пишет тебе так резко?
Костаке упал на стул, весь в поту, а Отилия с любобытством быстро пробежала глазами первые строчки. Она сразу стала серьезной, на лице ее отразилась усталость.
— Я ничего другого и не ожидала, папа. Униженный Костаке прошептал:
— Величайшие негодяи! Ты — моя доченька, слышишь?
— Как ты думаешь, кто это писал?
Костаке растерянно смотрел на нее и не отвечал.
— Папа, держу пари, что это сочинял Стэникэ. Его почерк, мало того — его стиль. Все это дело рук тети Аглае.
— Не может быть! — запротестовал Костаке.
— Может, может. Но тебе не надо расстраиваться. Почему это Паскалопол решил, что ты должен удочерить меня? Какая польза от пустых, ненужных формальностей? Поверь, папа, для меня ты всегда останешься таким же. Не утруждай себя подобными пустяками. Надеюсь, тогда тетя Аглае и компания оставят нас в покое.
Дядя Костаке покорно слушал ее и все больше успокаивался. Постепенно его глаза, губы, все лицо оживало, и он, счастливо улыбаясь, всем своим существом одобрял то, что говорила Отилия. Кошмар рассеялся, все закончилось благополучно.
— Доченька моя, — сказал он, — Отилика моя, ты же знаешь, что у меня только ты одна. Я все оставлю тебе, будешь жить, как принцесса. Я знал, что ты все понимаешь. Я в тяжелом положении, чрезвычайно тяжелом. Аглае все время не дает мне покоя, но я не считаюсь с тем, что она говорит. Будем осмотрительны, очень, очень осмотрительны! Хорошо? Зачем тебе другое имя? Разве ты не моя дорогая Отилика, разве не тебе я все оставлю?
