Отец . Вот проживешь с мое, тогда поймешь, что это за штука - жизнь!
Орфей . И еще я думаю, останься ты один, арфа тебя не прокормит.
Отец (с внезапным беспокойством). Ты собираешься меня бросить?
Орфей . Нет. Я, видно, никогда не смогу это сделать. Я талантливее тебя, я молод, и я уверен, в жизни мне суждена иная доля; но я не смогу спокойно жить, зная, что ты где-то подыхаешь с голоду.
Отец . Это хорошо, сынок, что ты думаешь об отце.
Орфей . Да, хорошо, но тяжело. Порой я пытаюсь вообразить себе, что могло бы нас разлучить…
Отец . Ну-ну, мы ведь с тобой неплохо ладим…
Орфей . Будь у меня, например, хорошее место, где я зарабатывал бы достаточно, чтобы давать тебе на жизнь. Но это только мечта. Разве может один музыкант заработать на две комнаты и на два обеда и ужина в день?
Отец . Да у меня потребности очень скромные. Обед за двенадцать франков семьдесят пять сантимов, как сегодня, кофе, рюмочка ликера, сигара за три су, и я буду счастливейшим человеком на свете.
Молчание.
В крайнем случае я могу обойтись и без ликера.
Орфей (продолжая мечтать). Или вот, на железнодорожном переезде один из нас мог бы попасть под поезд.
Отец . Так-так! Который же из нас, сынок?
Орфей (тихо). О, мне это безразлично…
Отец (вздрогнув). Шутник. Чур не я! У меня что-то нет желания умирать! Какие у тебя сегодня мрачные мысли, дружочек. (Деликатно рыгает.) Кролик все же был неплох. Черт побери, ну и насмешил же ты меня! Когда я был в твоем возрасте, жизнь казалась мне прекрасной. (Искоса взглядывает на кассиршу.) А любовь? Ты подумал, что на свете существует любовь?
Орфей . Любовь? О какой любви ты говоришь? О тех девицах, которые могут нам встретиться?
Отец . О дорогой мой, разве угадаешь, где встретишь любовь? (Наклоняется к нему.) Скажи, у меня не слишком заметна лысина? Кассирша просто очаровательна. Пожалуй, даже чересчур шикарна. Больше подходит мне, чем тебе. Сколько, по-твоему, этой проказнице? Лет сорок, сорок пять?
Орфей (нехотя улыбается, похлопывает отца по плечу). Пойду, прогуляюсь по перрону… До поезда еще целый час.
Когда он уходит, отец встает с места и начинает кружить вокруг кассирши, которая бросает на жалкого посетителя испепеляющий взгляд. Отец сразу чувствует себя уродливым, бедным, плешивым, он проводит рукой по лысине и, уничтоженный, плетется к своим инструментам, собираясь уходить. Стремительно входит Эвридика.
Эвридика . Простите, мсье. Это здесь играли на скрипке?
Отец
