— Вам стало плохо, и я привез вас к Клаусу фон Дирку. Об его искусстве врачевания я был хорошо осведомлен, потому не стал искать кого-то другого, — кажется, эта фраза герра Кноппа была отрепетирована не один раз.
— И что со мной?
— Ничего страшного, — ответил господин. — Всего лишь переутомление. Нужно несколько дней покоя и вы будете в порядке.
— Благодарю вас, — фрейлейн встала с кровати и поклонилась. — Милый Штефан, отвезите меня, пожалуйста, домой.
По лицу герра Кноппа пробежало недоверие пополам с удивлением. Видимо, фрейлейн Эльза до этого никогда не называла его «милым». Он подал ей руку и повел к выходу. Оглянувшись, я заметил, что Хасим Руфди ушел еще раньше. Затем я перевел взгляд на господина, на лице его торжество уже успело смениться задумчивостью. Он не обращал на меня внимания, я же поспешил оставить его одного.
Вряд ли здесь должно было произойти еще что-то, требующее моего присутствия.
С того дня прошло больше недели, прежде чем я что-то узнал о судьбе фрейлейн Эльзы и герра Кноппа. Господин отстранился от этого дела. Для него все это было лишь экспериментом, закончившимся триумфом. Именно поэтому я ничего не спрашивал у Клауса фон Дирка. К тому же, в наших с ним отношениях давно установился такой порядок, что первым о своих исследованиях заводил разговор он. Я мог позволить себе принять участие в этой беседе, но лишь после того, как ее начнет господин.
И все же, спустя неделю, когда я в очередной раз увидел Агнетт, мы затронули эту тему.
— Прости, что так долго не могла увидеть тебя, но я не хотела оставлять госпожу одну, — повинилась передо мной возлюбленная. Мы действительно не виделись, с тех пор как фрейлейн Эльза оказалась в доме господина. Все мои просьбы о свидании неизменно отклонялись фразой «Госпоже нездоровится, я нужна ей».
Агнетт была с фрейлейн Эльзой днем и ночью, дежуря без устали.
— Что-то случилось? — мне не нужно было изображать любопытство.
— Фрейлейн сама не своя. Днями она спокойна и задумчива. Необычайно мила с герром Кноппом, хотя раньше тяготилась его. Но при этом она будто спит. Стала ужасно рассеянной. Скажешь ей что-то, а она будто не слышит. Иной раз застынет у зеркала и может смотреть так на себя часами, если не окликнешь.
— Может быть, болезнь, от которой лечил ее мой господин, еще не прошла?
— Не знаю. Ночами она плачет. Глаза закрыты, а слезы текут. И жалобно так стонет, будто ей сердце сжимают или мучает кто-то. А с утра вспомнить не может ничего. Я уже что только не придумывала. Мы ходили в церковь, зельем для спокойных снов ее господин снабдил, да только не помогает. От него еще только хуже.
