– Ну как, мои друзья, вы уже побеседовали? – спросила Щеглова гостей.
– Замечательно побеседовали, – ответил за себя и Разумовскую поручик. – Et nous sommes arrivés à un merveilleux compromis[5].
– Я весьма рада за вас… Катя, я такое платье купила на Невском – просто глаз не оторвать! – похвасталась Щеглова и дала распоряжение служанке. – Варя, голубушка, положи коробки на столик… Вот так. И оставь нас, я тебя пока не держу. Иди. После тебя позову… Дмитрий Михайлович может, вы задержитесь на обед. Я распоряжусь на счет его. Мой повар замечательно готовить – не пожалеете, что отобедаете у меня.
– Покорнейше благодарю за приглашение, но я спешу, Анастасия Владимировна. Катя, проводишь меня?
Разумовская кивнула.
– Я скоро вернусь, Настя. Вот провожу Дмитрия Михайловича и непременно к тебе вернусь. Оценим твое прелестное платье и посплетничаем. А после буду собираться к мужу: а то он ужасно нервничает и злиться, когда я куда-то пропадаю.
Алабин слегка поклонился.
– Прощайте, Анастасия Владимировна. Благодарю вас за все. Я вам буду век признателен.
– Прощайте, Дмитрий Михайлович. После как вы проститесь с Катюшей, мой слуга проводит вас через тот же тайный вход. И не забывайте заезжать ко мне в гости, особенно на бальные вечера. Ваша неординарная и магнетическая личность, бесспорно, разбавит скучную толпу моих постоянных и уже порядком поднадоевших гостей.
– Непременно, как-нибудь заеду, Анастасия Владимировна, вот будет только время… Благодарю вас еще раз. Оревуар, наша милая хозяйка!..
И вот Катя и Дмитрий спустились в парадную. Прощание для любовников было крайне тяжелым. Слезы, объятья, горячие лобзания, клятвы верности друг другу и страстные пожелания начет будущей встречи.
Но наступил час расставания… Последний девичий поцелуй – и Разумовская-Стоун в слезах и в расстроенных чувствах вспорхнула легче птичке вверх по лестнице в гостиную.
Поручик остался внизу в полном смятении. В голове туман, на губах и щеках горят следы от жгучих поцелуев. Сразу нахлынула дикая тоска. Алабин получил от швейцара саблю и шляпу, позволил ему надеть на себя шинель, дал ему чаевые и вышел в переулок…
И тут грусть резко отпустила поручика, и на душе стало легко и радостно. Постепенно чувство неземного счастья овладело Дмитрием. Ему хотелось петь, вальсировать, развлекаться, пить вино, шампанское – в общем, «гусарить»! Алабин принялся насвистывать какой-то бравурный марш.
Поручик дошел до своих саней, а на козлах сидел Герасим и дремал. Алабин толкнул его и покровительственно улыбнулся слуге.
