Так вот она какая — Великая княгиня, — пронеслось в голове Маши, до сих пор имевшей весьма поверхностное представление о «Кирилловичах». Вспомнилось почему-то лишь одно обстоятельство: дедушка этой дамы — Великий князь Кирилл был одним из первых Романовых, кто отрекся от царя Николая, присягнув на верность Временному правительству.
— Вот неожиданность какая, ваше высочество! — не преминула Мария высказаться с легкой иронией, — даже не знаю, как обращаться к вам. Ведь я, недостойная, впервые вижу столь близко представителя царской фамилии — это огромная честь для меня!
— Ну что вы, госпожа Ивлева! Смущение вам, госпожа профессор, не к лицу. Мне приятно было познакомиться. Если будете в Мадриде, милости прошу к нам! Надеюсь, граф сопроводит вас. Не так ли, Вадим Ильич?
И Корф, приложившись к руке «высочества», суетливо распрощался с Машей и растворился в толпе.
Тем временем в зале зажигались люстры, камерный оркестр наигрывал Шуберта и Мендельсона вперемешку с вальсами Штрауса. Разговоры гостей, уже впитавших в себя не один бокал шампанского, обретали все больше непринужденности, а официанты сновали между ними во все более убыстряющемся темпе свадебного кружения. И этот момент Мими сочла самым подходящим, чтобы сбежать от многоликой толпы. Однако внезапно была остановлена преградившей ей дорогу и радостно улыбавшейся Консуэло. Графиня держала под-руку высокого, слегка сутуловатого господина в светлом костюме. Серые глаза незнакомца пристально остановились на лице Мимозы.
— Не убегайте от нас, фрау Лаурин! Позвольте представить вам друга нашей семьи, — поспешно воскликнула графиня Бестрем.
— Ме-ня зо-вут Вильгельм Герлинг, я — из-да-тель, — медленно произнес он и взглянул на Машу с любопытством.
— Вы говорите по-русски? — удивилась она.
— Неть, толко у-чусь, — отчеканил Герлинг и по-немецки продолжил: — от Консуэло наслышан о вас. Я ведь еще ни разу так прямо с русскими не общался. Если позволите, приглашу вас как-нибудь на кофе?
Согласно кивнув ему и обнявшись с Конси на прощанье, профессор Ивлева опрометью выскочила на площадь. И в сумерках жадно вдохнула в себя холодный влажный воздух баварской зимы.
* * *
Поздним вечером фроляйн Эйманн разразилась потоками красноречия:
— Еле ноги унесла с этого сборища! Ненавижу аристократов! И цто они из себя строять? Селовек це не виновать, в какой семье родилься, соглясна?
— Кто же спорить будет, Анитхен! Никто себе родителей сам не выбирает!
