Когда, час спустя, сестра Сен-Гилэр подошла к кровати Симона Деламбра, неся в худых руках скудную порцию завтрака, она удивилась, обнаружив больного лежащим под одеялами, с закрытыми глазами. Ей пришлось встряхнуть спящего, которому словно не хватало времени, отведенного на сон, достаточного для остальных, и который даже во сне не мог поступать, «как все»…
Теперь солнечные дни непрерывно следовали один за другим, в однородном и плотном сиянии, делавшем людей тусклыми и убогими и убеждавшем их в невозможности жить и участвовать в величественном неистовстве природы. Симон старался не быть раздавленным. Лежа лицом к дням, давившим на его тело всем весом своего света, он безропотно вкушал, после стольких серых и сырых дней, восхитительное тепло этого воздуха, в глубине которого все время сохранялась тайная свежесть. Перед его взглядом простирался луг, по краям которого дрожали подернутые дымкой гривы буково-березовой рощицы. Дальше была пустота: равнина. А за этой пустотой, закрывая горизонт своим уходящим ввысь хороводом, — горы со слепыми лицами, лучезарными стальными лбами. У горы была тайна, у луга — другая, у потока — еще одна. Это были три разные тайны. И возможно, что у Большого Массива был собственный секрет, а у Монкабю — свой. Симон начинал понимать, что дни, которые были ему даны, теперь были ему даны для того, чтобы углубить все эти тайны. Большой Массив скрывал свой секрет за сверканием самоцветов; он красиво выпячивал грудь, а по его склонам словно катились солнца; это был патриарх, протягивавший свои взъерошенные пиками руки; с плеч его, как у важного господина, спадал до земли серебряный плащ, в складках которого прятались горы. Каждый раз, когда молодой человек подходил к окну и под прикрытием оранжевой шторы, защищавшей его комнату, оглядывал пейзаж, он чувствовал, как им овладевает глухое волнение и мало-помалу принимал сторону Шейлюса против Массюба. Ибо он уже знал, что все это — это великолепие, пышность, выставленное напоказ богатство, блеск, затмевавший небо, — лишь видимость, а за ней таится «секрет» — тот секрет, который надо постичь… Тем временем, устав возводить взгляд на такую высоту, Симон опускал его к земле и видел луг. Тогда его охватывало иное волнение, совершенно не похожее на первое. Ибо луг этот жил; но жил не как вещи, а как живые существа; было заметно его животное тепло и упругость; его гибкие травы, росшие не по дням, а по часам, среди которых вспыхивали мириады цветов, сладострастно перекатывались волнами при малейшем дуновении, и Симон вздрагивал при виде крупной дрожи, которая постоянно по ним пробегала.
