— Какое большое удовлетворение, — сказал Эльстер, — понять. Понять, из чего сделана вещь, — это…
— Это удовлетворение не дает нам причины жить большим, — прервал Симон, начинавший раздражаться. — Я бы даже сказал…
— Жить! — прервал его, в свою очередь, Эльстер с надменной твердостью. — Интересно, что ты называешь жизнью. Это слово!.. Слово, — добавил он, — без которого обходятся умные люди.
В голосе Эльстера было столько уверенности, что Симон, потрясенный, на мгновение задумался, не ошибается ли он.
— Однако, — сказал он, — когда я вижу многих из тех, кто нас окружает, — и лучших, — когда я вижу, в какой умственной скудости произрастают порой эти ученые умы и чем они удовлетворяются, я склоняюсь к мысли, что жизненный смысл в нас разложился, что источники жизни перекрыты и иссякают. Вот что я хотел сказать. Наша жизнь нуждается в надстройке, в духовной пище, которой не дают все эти анализы.
— Я не верю в ценность отдельной жизни, такой, как ты, вероятно, ее себе представляешь, — лаконично сказал Эльстер. — Переживает ли каждый из нас интересные минуты или нет, испытывает или нет средние или сильные переживания, живет на вершине или нет, — неважно! Мир движется вперед иначе.
— Ты думаешь? — вступил Симон. — Ты правда думаешь, что мир движется иначе, чем в нашем сознании? Ты так говоришь, Эльстер, будто смиренность, терпение и покорность — высшие человеческие добродетели! Как если бы человеку было запрещено оторваться на мгновение от своей деятельности высшего термита, чтобы бросить на жизнь хотя бы один взгляд, освобождающий его, взгляд, которому его не научили!.. — бросил он в горьком порыве.
Эльстер посмотрел на Симона сквозь очки с оттенком жалости:
— Мне кажется, у тебя не все ладно в жизни в этот вечер…
Симон не понял иронии. Он неясно чувствовал, как в нем кипит мир, которому не удается вырваться наружу. Что он хотел сказать? Не говорил ли он о переделке мира? Он понял, что Эльстер, должно быть, считал его мальчишкой. Как г-н Деламбр, снова как его отец!.. Однако его товарищ по-прежнему не спускал с него взгляда, привыкшего учитывать каждую запятую. Он настаивал, почти с нажимом:
— Ты что, ищешь свою судьбу? Это было бы смешно. Разве судьбу выбирают? Почему не поступать, как другие, для которых смысл существования в том, чтобы продолжать свое дело и дело их отцов?.. А ты утомляешь мозги вопросом, как в песенке: «Может, мельником мне стать? Может, адвокатом?»…
— Дорогой мой, — отрезал Симон, — тут ты путаешь: может быть, я и ищу судьбу, как ты говоришь, но не социальную роль.
