Какой ужасный взгляд — ты стал совсем другим,
Тебя, по чести, не узнаешь!
Давно ли чудаком ты сделался таким?» —
«Давно ль? С тобой на что таиться...
С тех пор, как за грехи задумал я жениться!» —
«Возможно ли, Клеон? Да разве уж жена
Твоя в собраньях не блистает?» —
«По-прежнему всегда окружена
И всех собой обворожает». —
«Талантов, что ль, убавилось число?» —
«О нет... ведь нравиться желанье не прошло:
В мазурке и пенье она весьма успела!» —
«Так что ж? Неýжели богиня подурнела?» —
«Богиня, скажешь, красоты?..» —
«Да это говорил не я, мой друг, а ты!» —
«Не может быть! Я толк немного в этом знаю!
И что в ней нравится — никак не понимаю,
У ней во всем лице нет правильной черты». —
«Скажи же наконец, что сделалось такое?» —
«А то, Честон, что добрая моя жена
Долг матери считает за пустое:
По балам каждый день, в гостях разряжена!
Супружеской любви в ней даже нет и тени:
Со всеми страх мила, но только не со мной;
И если я когда останусь с ней одной,
Тотчас пойдут и спазмы и мигрени...
И сверх того, злодейка так хитра,
Что в свете прослыла предоброю женою,
Я мученик — и все ж смеются надо мною!» —
«А где теперь ее сестра?» —
«Давно уж замужем, Людмил на ней женился:
Ну, видно, богу он молился!
Как счастливо живет он с ней!
Она всегда с детьми, всегда в семье своей.
В женитьбе испытал Людмил одно блаженство;
За что ж такое неравéнство?
Один счастлив, другой судьбою угнетен;
За что ж не он, а я жить должен несчастливо?
Куда, подумаешь, судьба несправедлива!» —
«Напрасно ты винишь судьбу,— прервал Честон,—
Вини себя в своей печали:
С Людмилом оба вы нашли, чего искали!
Аглая попросту без пышных всех затей
Живет для мужа и детей;
Зато твоя ловка, по моде разодета,
Пленяет всех, а мучит лишь тебя;
Но кто же виноват? Ты взял жену для света,
А он женился для себя».
