— Это не должно повториться, — сказал отец.
В его голосе не было ни упрека, ни разочарования. Только уверенность человека, который знает, что по-другому быть не может.
— Я понял.
Гвидо вернул сыну ключи от склада: положил их в его ладонь и сжал пальцы в кулак.
— А теперь пойдем домой.
Ансельмо кивнул.
Потом сунул ключи в карман и помог отцу разложить инструменты перед закрытием мастерской, готовясь совершить свою вторую прекрасную ошибку.
— Алло? Лючия? Нам надо поговорить.
— Привет, Эмма! Подожди… я сейчас.
Лючия встала с дивана, на котором сидели мама и папа, глядя в телевизор, как две совы на луну. Те же круглые глаза, то же отстраненное выражение на застывших лицах, та же неподвижность.
— Слушаю. Что ты хотела сказать?
— Я звонила Грете. Она не хочет возвращаться в мастерскую. Не знаю уж почему. Она говорит, что сама может покрасить раму. Теперь она знает, как это делается.
— Видишь, она снова стала врединой.
— Не знаю, не знаю. Но я смогла убедить ее участвовать в третьем этапе нашей операции.
— Молодец! Как тебе это удалось?! И какой третий этап?
Эмма помолчала, собираясь с мыслями.
— То, что мы видели сегодня в той комнате… Я думаю, Ансельмо и Гвидо что-то скрывают. Что-то, связанное со всеми этими письмами, конвертами и свертками. У нас есть только один способ узнать, что именно: вернуться в веломастерскую и продолжить расследование.
— Я согласна. Так я смогу сказать ему, что теперь мы с ним помолвлены.
— С кем?
— С Ансельмо. Мы помолвлены. По именам.
— Ничего не понимаю.
— Я посчитала все по именам! И у меня получилось двести! Двести — это очень-очень много! Двести — это помолвка.
— Яснее не стало.
— Короче: каждая буква — это число. «А» — это единица, «Б» — это «два», «В» — «три» и так далее весь алфавит. Если сумма совпадающих букв в ваших именах и фамилиях больше ста пятидесяти, значит, вы симпатичны друг другу, если больше ста восьмидесяти — значит, нравитесь, больше ста девяноста — это любовь. А у нас двести. Мы можем обручиться! Ты представляешь! Потрясающе!
— Так ты, выходит, знаешь фамилию Ансельмо?
— Вообще-то нет. Я ее придумала. Там почти одни «Я»! — ликовала Лючия. — В любви ведь нужно иметь воображение!
Эмма некоторое время молчала, раздумывая, стоит ли что-то прибавить к словам ее милой наивной подружки. Решив, что не стоит, она сменила тему:
— Я придумала новый план, как вернуться в мастерскую.
— Валяй!
— Нам нужен самый раздолбанный велосипед в мире. Он станет лучшим предлогом, чтобы часами сидеть в мастерской, счищать ржавчину и вести расследование.
