- А ты, с нею живя, вроде как по чужим половицам ходишь, - догадался Дмитр.
- Обживусь немного - свой двор поставлю, - тускло вымолвил Петрило.
- Так что же ты молчал до сего дня? Разве ж в моих хоромах угла не найдется?
- Сюда, Дмитр Мирошкинич, я служить прихожу, а посему не хочу, чтобы бабы да ребятишки сопливые под ногами путались.
- Ох, не ценил, ох, не лелеял, - запричитал боярин. - Люблю, люблю тебя, Петрило, и ежели надумаю тебя на Каму отправить - ты уж не сомневайся! Позабочусь о близких твоих, пригрею, приголублю, будь спокоен!
- Благодарствую, боярин, да только Калина Сытинич не отпустит Варварушку со двора своего.
- Ну, время позднее, - спохватился Дмитр. - Давай-ка на посошок.
Они выпили еще меду.
- Любишь, наверно, женку свою? - ласково спросил Дмитр.
- Люблю, боярин, - искренне отвечал слегка захмелевший от меда, растревоженный необычным разговором Петрило.
- Вот и хорошо, вот и слава Богу, - удовлетворенно ворковал Дмитр Мирошкинич, провожая Петрилу до порога горницы.
Напутствие
Какого роду-племени? - спросил посадник, испытующе глядя на Светобора.
Светобор сдержал пронизывающий взгляд голубых глаз и без робости ответил:
- Отец мой Путило был милостником князя Романа Мстиславича.
- Тот самый Путило? - оживился Михайло Степанович. - Я тебя, молодец, встречал неодинова на дворе моем и всякий раз задумывался:
откуда лицо твое так мне знакомо? А ты, выходит, старинного моего товарища родной сын. С отцом твоим служили мы вместе князю Роману.
Да, да, помню - был у Путилы сынок малолетний, так это, значит, ты и есть. Давно Твердиславу служишь?
- С полгода уже, - отвечал Светобор.
- Так что ж ты молчал все это время? Надо было придти, посидели бы, потолковали, меду выпили, глядишь, помог бы я в службе твоей.
Светобор молчал.
- Он у нас гордый, - сказал из темноты Твердислав.
- Значит, в отца, - заключил Михайло Степанович. Служил с нами еще один, Чуршей звали, так он веселый был, а Путило - гордый. Да, пожито всяко:
Михайло Степанович замолчал, невольно вспомнив, как тринадцать лет назад войска Андрея Боголюбского, ведомые сыном его Мстиславом, пришли к Новгороду, разоряя на пути своем города и веси, как три дня и три ночи держали Новгород в глухой осаде. Переговоры ни к чему не привели, и на четвертый день началась кровопролитная битва.
Новгородцы знали, что незадолго до этого великий князь взял приступом Киев и жестоко расправился с киевлянами. Поэтому они не собирались сдаваться на милость победителя. В разгар битвы архиепископ Иоанн вынес на стену икону Богоматери и обратил лик ее в сторону нападавших. Одна из стрел вонзилась в икону, и тотчас слезы полились из прекрасных глаз девы Марии. Это вызвало ужас в стане нападавших, и они бросились бежать. Руководимые князем Романом и тогдашним посадником Якуном, жители города бросились в погоню, избивали непрошеных гостей и топили их в реке. Много суздальцев попало в полон, продавали их потом по десять человек за гривну, более в знак презрения, нежели от нужды в деньгах. Победа новгородцев была полной, и они всенародно славили князя Романа.
