И кинулся на меня, отпрянувшую в сторону от этой торпеды. То ли реакция у него замечательная, то ли задумал так с самого начала, только, сделав два хромых и быстрых шага, остановился, как в стену уткнувшись. Я оказалась сбоку от него и совсем рядом — положение, наивыгоднейшее для удара ногой по лицу. Проведенный безжалостно, он превращает лицо в кровавую маску и вырубает противника из этого мира с гарантией.
Не медля ни секунды и уже торжествуя победу, я взмахнула ногой и попала в медвежий капкан. Он поймал ее странным, невиданным мной захватом, как-то наизнанку вывернув свои руки. Сделал неуловимое движение корпусом, и я, взвизгнув от боли в стопе, повернувшись, рухнула на пол. Он пнул меня в ребра. Пришлось на минуту захлебнуться липкой болью.
Первое, что увидела, когда открыла глаза, — его башмаки, темно-красные и блестящие, прямо перед носом. Он сидел на корточках, совсем рядом, и дожидался окончания болевого шока. И так нехорошо глядел на меня ледяными глазами с каменного лица.
— Пошли!
Подхватив меня под мышки, поставил на ноги, но прямо стоять я еще не могла и очень хотела обратно, на пол. Пришлось ему довольно аккуратно обхватить меня за талию и вежливо повести к раскрытому настежь окну, на подоконнике которого все еще лежала моя сумочка. Странно. Когда я ее там оставила, окно было закрытым, помню точно.
Сумочка моя, тяжелая от лежащего в ней газовика.
— Погоди! — воскликнула я и повернулась к окну спиной.
— Нет! — отказался он, прижал меня к подоконнику поясницей, нагнулся и обхватил мои ноги повыше колен. Хорошо, не ударил напоследок!
Сумка лежала от меня на расстоянии вытянутой руки, и я схватила ее раньше, чем он напрягся, поднимая меня, чтобы выбросить, как котенка, с третьего этажа. А когда напрягся и рванул вверх, спеша, я несильно ударила его в темя и, перехватившись, еще раз — изо всех сил и отчаянья.
Его череп хрустнул, или мне так показалось. Но, как бы то ни было, он отпустил мои ноги и, не выпрямляясь, завалился навзничь с долгим, тихим стоном, прозвучавшим из широко разинутого рта.
Переложив сумку в левую руку и держа ее наготове, я, морщась от боли в стопе и ребрах, нагнулась над ним, шлепнула по щеке. Его веки дрогнули, и послышался звук короткого вздоха. Жив! А жаль!
Я не фурия, хотя, может, и бываю стервой. Вы думаете, просто проломить череп человеку, пусть даже такому, как этот, от которого натерпеться пришлось выше крыши, и не взвыть, хотя бы немного, вполголоса? Тем более что вокруг никого, кто мог бы неправильно понять эту женскую защитную слабость.
