— Ты для себя учти, я тебе не Серега! — Он помолчал и, мотнув головой, продолжил: — Не знаю, на чем ты его взять сумела? Но меня тебе не грохнуть, кишка тонка! А грохну тебя я! — Он повернул ко мне голову, некоторое время находясь в таком положении. — После дела!
— Не похваляйся, на рать идучи! Старинное русское правило.
— Мы академиев не кончали.
Пришлось сдержаться и промолчать.
Место для стоянки нашлось само по себе — между глухим высоким забором, ограждающим стройку, и рядком мусорных баков на малохоженной, судя по ее состоянию, дорожке, коротким путем ведущей с одной улицы на другую.
— Куда ты привезла?
— На помойку. Не беспокойся, моих здесь нет. А ты стреляный воробей!
— Я осторожный! — поправил, успокаиваясь. — Я жить еще хочу.
— Зачем?
Он начинал меня занимать как тип человека, очень редко встречавшегося мне раньше. Неужели мне с ним не договориться?
— Чего «зачем»?
— Жить зачем?
Он, не ответив, отвернулся с презрительной улыбкой и опять, как у консерватории, громко фыркнул носом.
— Я же говорю, тебе меня не грохнуть! Лучше и не думай об этом. Давай так: ты отдаешь мне девчонку, а остальное — мое дело.
Скорохват, нечего сказать!
— Что смеешься, я не анекдоты рассказываю.
— Ее убить просто, как воробышка! — начинаю втолковывать ему свой взгляд на проблему, без особой надежды на понимание. — Дело в обстоятельствах, которые надо расположить особым образом. Ведь не смерть ее нужна, а то, как ею воспользуются заказчики. А для этого надо сконструировать обстоятельства. Ты меня понял? Или опять скажешь, что академиев не кончали?
— Как воробышка, да! — Сравнение ему понравилось. — Вот так?
Движение его было не слишком быстрым, но неожиданным. Левая рука, вынырнув откуда-то снизу, запястьем ударила меня под подбородок и придавила горло, прижав затылок к подголовнику. Я вцепилась в нее ногтями, но рвануть не успела — ловко развернувшись ко мне корпусом в тесноте машины, хромой ребром ладони правой руки не сильно, но резко, без малейшего замаха, стукнул меня чуть ниже солнечного сплетения. В глазах потемнело от боли в точно пораженном нервном центре. Хотела бы я посмотреть на человека, не согнувшегося в три погибели от такого обращения! Он позволил мне это с доброжелательной готовностью, потому что так и нужно было ему, и опять же не сильно, но резко щелкнул меня рукой в основание черепа. К боли в животе добавилась мутная пелена, заволокшая глаза и разум. Сознание побежало вглубь, и я упорно боролась с этим, стараясь сохранить контроль над исчезающим восприятием окружающего.
