Мой класс | страница 87

— А не родительного? — спросил Анатолий Дмитриевич.

— Ну, что вы! — воскликнул Коля. — А вы подставьте существительное женского рода, и сразу будет видно!

Анатолий Дмитриевич улыбнулся и отпустил Колю на место.

…На экзаменах по арифметике произошло одно недоразумение.

— В каком году мы живём? — спросила у Саши Гая мой ассистент Лидия Игнатьевна, после того как он быстро и точно решил задачу.

— В тысяча девятьсот сорок шестом.

— Сколько полных столетий?

— Девятнадцать.

— А в каком веке мы живём?

И тут Саша поразил всех:

— Мы живём в двадцать первом веке, — сказал он.

И, как это иногда бывает, от смущения, охватившего его, он никак не мог понять ошибки и стоял на своём:

— У нас теперь двадцать первый век…

— «И жить торопится, и чувствовать спешит», — продекламировала Лидия Игнатьевна.

Три человека в классе получили похвальные грамоты. Их так хвалили и приветствовали, что я стала побаиваться, не закружится ли у них голова. За Толю Горюнова беспокоиться было нечего, за Бориса тоже — этот, пожалуй, слишком легкомыслен для того, чтобы быть по-настоящему честолюбивым. Но Морозов просто раздулся от гордости, от удовольствия, от счастья. Он подолгу простаивал у стенной газеты, где упоминалось его имя, и у витрины, где среди отличников школы красовался его портрет.

Но у всех без исключения настроение было самое радостное, летнее, бездумное. Лето впереди — долгий солнечный праздник! Позади — хороший, хотя и нелёгкий год. А может быть, потому и хороший, что трудный!

Ещё до того как начались летние каникулы, я знала, что буду скучать без ребят. Но по-настоящему поняла это, лишь когда рассталась с ними.

Я уехала на Волгу, в дом отдыха. С детства я люблю лес и, кажется, целый месяц без передышки могла бы бродить по зелёным дебрям. А здесь и лесу конца-краю не было, и Волга покорила меня с первой минуты, и окружали меня новые люди…

Растянувшись на белом мягком, горячем от солнца песке, я смотрела, как бесконечно, неутомимо, сверкая и всплескивая, течёт мимо прохладное живое серебро реки, и… вспоминала своих ребят. Почему так часто стали ссориться Володя Румянцев и Андрей Морозов? Прежде они были неразлучными друзьями. Да, вот Морозов… Всё-таки плохо я его знаю. Способный, но такой честолюбивый! С виду как будто всё хорошо, но он не придёт, не поделится, как другие, тем, что его занимает, волнует. Почему так? Не знаю… Он, бесспорно, способен и настойчив, учится одинаково хорошо по естествознанию и русскому языку, по арифметике и географии, но я давно замечаю, что ни одним предметом он не увлекается. Неинтересно ему учиться, что ли? В самом деле, я вспоминаю: Морозов всегда гладко, ровным тоном отвечает всё, что требуется, решает задачи, читает стихи, и всё это как-то безразлично, с холодком. А вот когда я говорю: «Садись. Ставлю тебе пять» — на его узком лице с тонкими губами мелькает отблеск искреннего удовлетворения. Похоже, что для него важна отметка сама по себе. Как будто он не просто учится, а копит пятёрки, копит страстно, упорно; как настоящий скупец, любуется ими, ведёт им строгий счёт.