Я погладил Эллу по руке.
— Боже, это ужасно! Передать тебе не могу… Ситуация полностью вышла из-под контроля, и тут я по-настоящему напугалась. Попыталась снова стать собой и обнаружила, что быть нормальной мне уже не положено: система пришла в движение. — Она глубоко вздохнула. — А потом начались разговоры. Ты не представляешь, каково это — знать, что за тобой все время наблюдают родственники, друзья, газеты. В последние два месяца я жила словно золотая рыбка в аквариуме.
Я кивнул, по-прежнему не находя слов.
— А самое худшее заключается в том, что все это творится по моей вине. Не понимаю, как позволила этому случиться!
— Я тоже.
Элла схватила меня за руку:
— Не говори так со мной. Ты должен мне помочь. — Элла смотрела мне прямо в глаза.
— Я помогу, — пообещал я. — Конечно помогу.
— О Джейми! Спасибо! — Она перегнулась через стол и поцеловала меня.
Губы наши встретились, и в этот краткий и сладкий миг я понимал, что сделаю для нее что угодно. Понимал и как дурак радовался этому.
— Как это тягостно — все время выглядеть счастливой. Мне приходилось постоянно делать вид, что мне весело, — нужно было убедить окружающих, что я здорова. Нельзя ни на минуту становиться мрачной — иначе папа тут же предлагает нового доктора, а Памела пытается увезти меня куда-нибудь, «сменить обстановку». Собственно, поэтому я в Праге — чтобы «сменить обстановку». — Она замолчала, что-то припоминая. — Ты удивишься, сколько жуликов на мне заработало: я обошла всех врачей на Харли-стрит. — Элла попыталась улыбнуться. — Это кошмар какой-то! Тебя просят что-то вспомнить, рассказать о душевных травмах, которых у тебя никогда не было, о страхах и тревогах, каких ты никогда не испытывала. А самое страшное — что с тобой действительно начинает что-то происходить. Усиленное внимание, которое тебе оказывают, наводит на мысль, что для тревоги есть веские основания. Вдруг начинаешь сомневаться в самой себе и в окружающих. И вспоминать детские кошмары. — Она прикурила следующую сигарету. — Мне показалось, я должна быть откровенной с докторами: в конце концов, именно их нужно было убедить, что со мной все в порядке, и я рассказала им о своем детстве — обо всем. Кроме Сары, разумеется. Едва ли я могла поведать им о нас с ней.
Когда Элла подносила к губам чашку, пальцы ее тряслись.
— Так что же ты им рассказывала? — спросил я.
— Да всякое.
— Ну например.
Она ответила не сразу.
— Когда мне было девять лет, мне часто снился один и тот же страшный сон. Про колдунью, которая жила в шкафу у меня в комнате и превращала людей в камень. Во сне она каждый раз готова была вот-вот меня настигнуть, а я убегала от нее, убегала по лесам и нолям и… ну, в общем, можешь себе представить. — Она улыбнулась. — Я всегда звала отца, чтобы он меня спас. И просыпалась в тот момент, когда колдунья хватала меня. А отец так и не появлялся.
