— Нет. Сначала вам предстоит узнать еще кое-что.
— Что именно? — осведомился я.
— Чарли Стэнхоуп — не просто человек, за которого Сара могла бы выйти замуж. Она бы и вышла за него, если б я не… — Голос Эллы дрогнул.
Я отпрянул:
— Если б вы не?..
— Сара влюблена в него, Джеймс. По уши влюблена, с той страстностью, с какой обычно влюбляются люди холодные, если с ними это вообще происходит. Я увела Чарли у Сары только потому, что она его столь сильно желала. Холодно, тщательно все продумав, я приступила к осуществлению этой задачи — отбить его у нее, и у меня получилось.
Она искоса взглянула на меня:
— Вот видите, как это страшно? Я готова была сделать что угодно, пожертвовать чем угодно: своим будущим, будущим Чарли, только для того, чтобы сделать больно Саре, чтобы показать ей: все ее воспитание и идеальная родословная ничего не значат! — Последнюю фразу Элла почти выкрикнула. — Поверить не могу, что я так поступила.
Я понял: словами тут не поможешь. Шагнул к холодному подоконнику, на котором она сидела, и обнял ее дрожащие плечи.
— Успокойтесь, — произнес я мягко. — Еще не поздно. Вы же все понимаете, вы знаете, что поступили неправильно.
Тогда я искренне считал, что понимание равнозначно отпущению грехов, и бездумно упустил из виду необходимость возмещения ущерба: лишь после него прощение становится благодатным, хотя оно возможно и без него.
Сейчас я, вероятно, не позволил бы себе подобного легкомыслия. Совершая ошибку, мы расплачиваемся за нее множеством способов. Иногда осознание и признание помогают нам получить прощение, но без искупления оно недорого стоит.
Элле повезло, хотя она и не воспользовалась своей удачей. Она могла бы искупить свой грех и попросить у Сары прощения. Могла бы признаться и, быть может, обрела бы мир. Сейчас, спустя шестьдесят лет, я завидую этой ее свободе.
А мне в этом мире уже не у кого просить прощения. Поэтому никто не даст мне отпущения грехов. Моя вина останется со мной навсегда, и с этим фактом я должен смириться. Эрик — единственный, кто мог бы меня простить, но он мертв.
Обнимая Эллу, сидевшую на холодном подоконнике, скользя взглядом по глади моря и чувствуя, как шея моя становится мокрой от ее слез, я думал о том, что сумею спасти ее, что нужно лишь одно — мое душевное участие, мое понимание. Но я не предложил пойти к Саре. Не хотел, чтобы она исповедовалась перед кем-либо, кроме меня. Я уже ревниво относился к ее доверию и откровенности. Поэтому я просто обнимал Эллу, а она плакала, а потом спросила:
