Слушая все это, я чувствовал, что замок наблюдает за мной. Казалось, всем своим видом он говорил: если уж пушечные ядра не причинили ему серьезного ущерба во время Гражданской войны, то на что мы можем надеяться? Со своими стенами, высеченными, из обветренного гранита и местами достигающими толщины четырех футов, он возвышался над нами с выражением зловещего и мрачного постоянства, которое обрел после того, как на протяжении восьми веков стоял там, открытый холодному ветру и холодному морю.
Проходя вместе с Эллой через ворота из кованого железа с изящными завитками — наследие Викторианской эпохи, — я понимал, что никакие архитектурные изменения, пусть даже весьма милые, не смогут изменить первозданной природы этого места. Сетон невозможно переделать, он не поддастся и не покорится руке даже самого умелого мастера. Можно провести горячую воду, электричество и отопление, обставить современной мебелью, но характер замка в результате не переменится: он навеки запечатлен в этом зубчатом камне, в массивных силуэтах башен, в недружелюбии своенравных стен.
Оказавшись внутри, мы шли через большие, мрачные комнаты, с крепкой, основательной мебелью, огражденной шелковыми лентами, и американский акцент Эллы навевал мне мысли о другой девушке-американке, которая давным-давно бродила по этим коридорам. Элла ухватила меня за руку и провела через роскошные библиотеку и гостиную, мимо пыльной парчи и китайских ширм королевской опочивальни, вверх по лестнице, по бесконечным коридорам. В конце концов мы очутились в Большом зале — великолепном, холодном помещении с очень высокими потолками, флагами и окнами со средниками. Стены его были увешаны охотничьими трофеями, добытыми при жизни королевы Виктории. А на дальней стене, между двумя огромными окнами, висел портрет.
— Вон он, — мягко проговорила Элла, кивком указывая на тяжелую золотую раму. — Вот зачем я вас так далеко увезла.
Большой зал Сетона — это длинная прямоугольная комната на втором этаже, когда-то служившая монастырской трапезной, вход расположен посредине ее западной стороны. В северной и южной стенах прорезано по паре огромных окон, почти достигающих пола. Одна из этих пар продолжается узким балконом с низкими перилами — с этой странной пристройки викторианских времен видно находящуюся внизу террасу. Из второй открывается вид на море, которое бьется о скалы в сотне футов внизу.
Это просторное впечатляющее помещение, не лишенное своеобразного очарования. В центре стоит великолепный елизаветинский стол, сколоченный из мачт кораблей, захваченных после победы над испанской Непобедимой армадой в качестве трофея. Другой мебели в зале нет — только оленьи головы на стенах и портрет Бланш.
