Прабир высвободился и сел на край кровати. Его сердце бешено колотилось, и перед глазами стояли красные полосы, но он рефлекторно сдержался. Он все еще слишком легко выходил из себя, но за восемь долгих лет с Китом и Амитой приучился сдерживаться, а не сразу лезть на рожон.
— Прабир? Вот дерьмо. Я не имел в виду… — Феликс перекатился, взмахнув ногами и сел рядом.
Прабир подождал, когда сможет говорить спокойно.
— Я и вправду только для этого и гожусь.
— Да ладно, ты знаешь, я не это имел в виду.
— Правда?
— Конечно! — Феликс умудрился произнести это одновременно с раскаянием и возмущением. — Даже если эта теория верна… она лишь описывает статистические преимущества сохранения такой особенности. Она ничего не говорит о действиях отдельных личностей.
Последовало неловкое молчание, затем он признал:
— Но было довольно грубо с моей стороны, преподнести ее в такой форме. Прости меня.
— Забудь. — Прабир уставился на потертый линолеум у его ног, чувствуя, как гнев отпускает его.
— А знаешь, в школе я пытался завести отношения с девушками, которые, как я думал, могли бы быть примером для Мадхузре. — Он засмеялся, хотя от этих воспоминаний, его все еще передергивало от отвращения. — Чего было достаточно, чтобы свести на нет все усилия, даже если бы я был традиционной ориентации. И когда я окончательно перестал воображать, что есть хоть какой-то шанс сделать это… Я почувствовал себя так, будто опять облажался. Я даже не смог привести в дом невестку, чье отношение исправило бы глупость, которую я совершил, привезя ее к Амите.
— Ты должен больше доверять ей, — сказал Феликс. — Ты должен знать, что ей это не нужно.
Прабир насмешливо фыркнул.
— Это сейчас легко говорить! Как можно доверить ребенку, преодолеть последствия того, что она была воспитана идиотами? Мог ли я предполагать, что она от рождения настолько наделена природным здравым смыслом, что кто бы что не делал, это никак не повлияет на нее?
— Гм-м. — Видимо Феликс и вправду не знал, что сказать на это, хотя может просто пытался вести себя учтиво.
— Но ты прав, — признал Прабир. — Мадхузре не нуждается в образцах для подражания. Я понял это, когда мы покинули Амиту. И совершенно перестал переживать по поводу всей той мировоззренческой чуши, которой Амита попыталась бы нагрузить меня, узнай она, что я гей. Я начал думать о том, что это значит для меня, а не что это значит для других.
Он резко остановился, его запал иссяк. Он и так уже наговорил достаточно, чтобы выставить себя в дурацком свете.
