Там, у этого места, я всегда опускал голову, сосредоточенно разглядывая квадраты серого кафеля.
На двери висела табличка: “Морг”.
На скамейке сидели родственники.
Перроны вокзалов – грустные места: люди обнимаются, жмут друг другу руки, посылают воздушные поцелуи в вагонное окно.
Бывают места печальнее вокзальных перронов: это, например, коридор подвального этажа нашей больницы.
Я подошел к боксу, яростно растирая руки: утреннее солнце не расщедрилось на тепло, и конечности у меня закоченели. Это серьезная проблема, ведь мне приходится целый день щупать животы пациентов.
Во время работы чем больше я нервничаю, тем больше у меня мерзнут руки. Это средство естественной защиты, предупреждение для пациентов: “Не раздражайте интерна, он сейчас будет пальпировать ваш живот”.
Будьте со мной обходительны… или кое-кому придется несладко, когда мои волшебные пальчики дотронутся до его брюха!
Я был знаком с интернами, которые реагировали на стресс острыми кишечными расстройствами. Гораздо больше шума и проблем, а пользы никакой.
По стене процедурной пробегали синие отблески: подъехала машина “скорой”. Взвизгнули шины. Вокруг пациента началась суета. Раздался шум шагов. Торопливый бег. Нужно спешить, чтобы не нарушить холодовую цепь.
Когда продукт заморозили / разморозили / снова заморозили, он становится несъедобным. У нас все наоборот: когда человек получает долгое и продолжительное охлаждение, это непоправимо. Человек – как лосось, только его холодовая цепь устроена наоборот.
По коридору бежал реаниматолог. У него на лбу словно светилось табло: “К бою!”
Я поднялся, желая помочь, он бросил на меня взгляд, не требующий пояснений, а на табло высветились другие слова: “А ты посиди тут”.
Пациент… Его состояние было слишком тяжелым, я бы не сумел помочь, а только помешал бы, поэтому стал ждать следующую машину, другого пациента.
11 часов,
внизу
Малыш Юго, четыре года, метис, в каждой руке по фигурке динозавра. Он съел таблетку “Ариэля”, маленький кубик, который, намокнув, разваливается в руках. Мать обезумела от волнения:
– Он совсем немного в рот засунул, я все вытащила, все промыла водой…
Я спросил, развеселившись:
– Он пузыри пускает?
Мать, приняв все за чистую монету (ведь мать – это все-таки мать), испуганно ответила:
– Пока нет.
– Марка моющего средства?
– “Ариэль”.
– А! Который делает белое еще белее…
Одна из моих сестер – чернокожая: родители удочерили ее, когда мне было четыре года. Так что я считаю себя вправе шутить, как принято в этом сообществе.
