Подхватив юбку, Гуля босиком выбежала из гримерки, даже не накинув черный балахон.
Нормальный рабочий форс-мажор.
— Дамы и господа… Очаровательная Лейла! — Гуля в это время переводила дыхание, стоя за дверью.
Заиграл проигрыш. В зале приглушили свет, и Гуля шагнула в зал, задумчиво опустив голову.
Пронзительная и трогательная песня Ваэля Кфури была одной из любимейших Гулиных песен. В ней звучала щемящая тоска, и интонации голоса певца потрясали Гулю всякий раз, когда она танцевала. Одна из тех песен, которые она слушала много раз подряд, и песня все равно не приелась.
Это был звездный час Гули. Но не в том смысле, что становилась знаменитой.
Именно сейчас, с помощью песни, костюма и танца, она могла на несколько минут забыть о всех своих проблемах, планах, амбициях и бедах. Обо всем. И стать такой, какой хотела всегда быть.
Настоящей.
Гуля проживала сейчас чужую жизнь выдуманного образа, который танцевала — прекрасной восточной танцовщицы. И в это же время Гуля была собой.
Она радовалась и грустила вместе с певцом, и у нее также замирало сердце, а тело вибрировало, как и его голос, в пустом, холодном мире, пытаясь рассказать о своем горе.
Грустные постановки не ценятся на банкетах, где люди едят, выпивают и развлекаются. Гуля танцевала с милой улыбкой. Не такой бьющей в глаза, как в татарском танце, а легкой и приглушенной, как и свет в зале. Грусть таилась в глазах и движениях.
Мягкие, расслабленные удары бедер. Плавные переводы рук. Резкие замирания. Тряски, волны. Грустный взгляд из-под ресниц, смутная улыбка…
Гуле, по большому счету, было все равно, кто и как на нее смотрит. И вообще — есть ли кто-то в зале. Ей было просто хорошо.
Нечастый случай, когда то, что ты делаешь из года в год, не оставляет равнодушным.
Музыка сменилась зажигательной таблой (играют только барабаны). Вот здесь Гуля вдоволь наулыбалась и настроила всем глазки: без таблы в ее случае нельзя, у зрителя должно оставаться ощущение праздника.
Гуля сделала кучу прогибов, успела упасть в пол на коленку и махнуть ножкой почти до носа.
Близился конец танца, и ей оставалось протанцевать четыре восьмерки — не больше. Гуля, в который раз выбрав «жертву» из зрителей (имениннику предназначалась пара-тройка взглядов, гостям — по разу), посмотрела в правый угол, чтобы просто улыбнуться и подмигнуть кому-нибудь из зрителей.
Из угла, расслабленно сидя на стуле, на нее глядел атомными голубыми глазами Антон.
Гуля почувствовала, как от неожиданности сковало оцепенением все тело.
