Но занимается ветер, студеный, неукротимо крепчающий, он дует с великих русских равнин, словно им дышит сама Россия. Он вторгается в город, и под его напором литые пласты тумана распадаются, точно лед на весенней реке. Рушатся сумеречные тоннели, по которым шли автомобили, и гаснут огни. День возвращается на землю, а с ним оживает и город большой, объятый нуждой, воодушевлением и веселой тревогой. Голос мальчишки-газетчика весел: «Ленин сместил Духонина и назначил Крыленко!.. Русская армия под началом прапорщика!..» И мрачный возглас (лица не видно, щедр бобровый воротник): «Докатились… генерал козыряет прапорщику!»
Была зима семнадцатого года.
Близился вечер, и медленные сумерки уже втекли в дом и заполнили все его поры. Николай Алексеевич снял пиджак. На улице еще не зажигали света, и небо казалось неестественно низким. Шел трамвай, дуга скользила по проводам, рассыпались искры, и дрожащий огонь долго держался над улицей, и дома, дым над ними, облака, снег зеленели. Репнин переоделся, взял с книжной полки Коленкура и, включив ночничок, прилег. Но даже любимый читаный и перечитанный Коленкур не шел.
— Ты спишь? — в дверях стоял Илья.
— Нет, брат. — Николай Алексеевич подобрал ноги. — Садись поближе. — Ему нравилось, когда брат сидел где-то рядом. — Здесь удобнее.
Но Илья Алексеевич сел у двери.
— Мне тебя отсюда лучше видно, — заметил он, и по стесненному дыханию Репниц почувствовал: брат неспроста отказался сесть на кушетку. — Да, мне лучше отсюда, — повторил Илья по инерции, лишь бы что-то сказать, видно, другие думы владели сейчас им. — Послушай. Николай, сегодня утром, когда мы вернулись к тому разговору, — он помолчал, — меня смутила одна твоя фраза…
Только сейчас Репнин обратил внимание, что брат был не в домашнем костюме, как обычно — бумажные брюки, вельветовая куртка. Илья обожал вельветовые вещи, — а в пиджаке.
— Смутила фраза? Какая именно?
На миг Илья, казалось, перестал дышать.
— Ты сказал, что тебя попросили составить перечень тайных договоров, заключенных Россией в нашем веке. — Илья на минуту умолк — то ли длинная фраза утомила, то ли ждал ответа от брата. Он извлек из жилетного кармана часы, шумно открыл крышку и так же шумно закрыл, старший Репнин волновался и должен был дать работу рукам. — Но ты понимаешь… о каких договорах идет речь?
— Да, разумеется, очевидно, и Бьерк, и тройственный секретный пятнадцатого года, и тот Покровский-Думерг, да только ли это…
