Доктор. Что вы имеете в виду?
Кэтрин. Он вообще никогда ни во что не вмешивался и считал, что жаловаться нельзя — что бы ни происходило. Нет, он, конечно, знал, что в жизни бывают всякие страхи и ужасы, но все-таки, по его мнению, все шло как надо. А дальше — будь что будет. И поступал — как нутро подсказывало.
Д о к т о р. И что же подсказывало ему нутро там, в ресторане?
Кэтрин. После салата должны были принести кофе, но он вдруг отодвинулся от стола и сказал: «Это надо прекратить. Официант, пускай немедленно прекратят. Я нездоров, у меня болит сердце, меня от них тошнит!» Так впервые в жизни Себастьян попытался вмешаться в ход событий — наверное, это и была его роковая ошибка… Потом официанты — все восемь или десять — бросаются к калитке и лупят маленьких музыкантов скалками, сковородками — чем попало, что сумели подхватить на кухне. Тогда он встает из-за стола, кидает горсть банкнот и устремляется через зал к выходу — а я за ним. А вокруг все белым-бело! Эта раскаленная ослепительная белизна в пять часов дня в Кабеса-де-Лобо! Такое впечатление, будто…
Доктор. Будто — что?
К э т р и н. В небе горит нечто огромное и сияет так ярко, что все — и небо, и земля — становится белым-белым!
Доктор. Белым-белым?
Кэтрин. Да, белым-белым…
Доктор. Так, вы поспешили за кузеном и выбежали из ресторана на раскаленную белую улицу…
К э т р и н. Я бегала по ней вниз и вверх…
Доктор. Бегали вниз и вверх?
К э т р и н. Да нет же — то вниз, то вверх! Вначале мы оба… (Во время этого монолога слышатся различные звуки. Например, негромко бьют барабаны.) Я редко что-то предлагала, но на сей раз предложила.
Доктор. Что предложили?
Кэтрин. Мне показалось, что кузен Себастьян, словно парализованный, остановился у выхода. Я говорю ему: «Пошли!» Помню, улица такая широкая, белая и крутая. Я говорю: «Кузен Себастьян, давай спустимся по этой дороге вниз, выйдем к порту — там легче с такси… Или вернемся в кафе — пусть там нам вызовут такси. Давай так и сделаем, так будет лучше!» А он мне: «С ума сошла! Вернуться в этот гадюшник? Да никогда! Эти стервецы такое про меня наплели официантам…» — «А, ну тогда пошли к докам, не подниматься же вверх по улице в такую-то жарищу!» А он как закричит: «Пожалуйста, замолчи, я сам решу, что делать, сам!» И — вверх по этой крутой улице, а рука — за полой пиджака, вот здесь — ведь боль-то в сердце так и не прошла! И идет все быстрее и быстрее, прямо в панике, и чем быстрее он идет, тем громче и ближе она звучит!
