— Насколько мне известно, Павел Петрович намерен не только восстановить, но расширить отдел, — сказал он наконец. — Вы, кажется, просили у него третью лабораторию для Ордынцевой. Мы обсудили этот вопрос и согласились, что это действительно необходимо.
Не было ни малейших сомнений в том, что это действительно необходимо. В группе, которой руководила Мария Игнатьевна, молодые и не очень молодые люди давно притерлись друг к другу, и важно было еще больше упрочить эту связь. Но Коншин только сказал совершенно некстати:
— Так.
Это было более чем загадочно. Врубов и Осколков обменялись взглядами. Они были озадачены. По-видимому, в странном поведении Коншина им почудилась серьезная опасность.
— Простите, — осторожно сказал Осколков, — я не понимаю, что вы хотите сказать.
Пришло наконец время заговорить. И Коншин, действуя, очевидно, совершенно бессознательно, встал, задумчиво прошелся по кабинету и сказал:
— На конкурс подавать не будем.
Если прежде паузы были недоумевающие, неловкие, неопределенные — новую можно было назвать оглушительной: Врубов и Осколков, как в музее восковых фигур, застыли в позах крайнего негодования.
— То есть как не будете?
Коншин снова промолчал.
— Вы хотите сказать, что все ваши сотрудники намерены уволиться из Института? — спросил Осколков.
— Да, намерены. Если приказ не будет отменен.
Врубов с бешенством ударил кулаком по столу.
— Ни при каких обстоятельствах я этого не сделаю! — закричал он. — Я гарантировал президиуму восстановление отдела, но не давал обещания отменить приказ. Об этом в постановлении нет ни слова.
— Если не ошибаюсь, в военном уставе записано, что приказ, заведомо бессмысленный или наносящий очевидный урон, подчиненный выполнять не обязан, — возразил Коншин. — Наш разговор, полагаю, закончен?
Он поклонился и вышел. Вернувшись в отдел и отмахнувшись от валерьянки, которую ему снова предложили, он со смехом, правда несколько нервным, рассказал сцену в директорском кабинете. Его горячо одобрили.
— Ага, я же говорил! — воскликнул Левенштейн. — Ни слова?
— Как будто воды в рот набрал.
— Прекрасно! Это скандал, а на скандал они не пойдут.
— Чем черт не шутит, может быть, теперь-то все наладится? — задумчиво сказала Ордынцева. — Поговорю-ка я еще раз с Саблиным. От него многое зависит...
Прошла неделя. Все замерло, остановилось. Втихомолку сотрудники других отделов поздравляли Коншина с победой. Он с досадой отмахивался — не слишком-то заметны были плоды этой победы.
