Когда меня повели к яме, мне было двадцать четыре года. Было страшно
жить, и не менее жутко умирать. По дороге Цибильски мне шепнул: "Расстрел –
всё же не то, что вешанье". В то мгновенье мне вспомнился Поль Валери: "Если хочешь жить, ты так же хочешь умереть; или же ты не понимаешь, что такое жизнь".
На меня направили стволы винтовок.
Погасло солнце.
Меня погрузили во тьму.
Во впадинах глаз Ганса Корна задержался пучок зеленоватого отблеска, а губы охватила судорога. Я опустила голову – только бы мертвец на меня не дышал.
Послышалось непристойное слово.
Я спрятала лицо в ладонях.
"Слушай!" - властно проговорил Ганс Корн.
Я ладони убрала.
Бескровными губами, похожими на дохлых дождевых червей, Ганс Корн сиплым голосом проговорил:
- О миллионах замученных вспоминают, потом забывают, снова вспоминают, готовят юбилейные фильмы, пишут книги, газетные статьи и вновь вспомнить забывают. Камень в Яд ха-Шмона… Зачем он? Для кого он? Уберите его – он не оправдает тех финнов, он не подкрасит и наше бездействие. Прощения нет ни им, ни нам… Не должно быть…Грех надо не искупать, грех надо предотвращать, Зло истребляя… До конца истреблять…Понимаешь, до конца… Не останавливаясь…
- Но тогда…
*Кн. Притчей Соломона. 6:28
- Что тогда?
- В Англии я видела граффити: "Око за око – и скоро весь мир ослепнет".
Ганс Корн отмахнулся.
- И эти туда же…Мало им Чемберлена…Не доверяйте! Никому не доверяйте! Лишь Сатане…Ему – да, ибо он не лукавит. С Сатаной не следует заводить смешную возню, вроде той, что вы затеяли под Газой. Умирая, я думал, что для меня время остановится, что освобожусь от настоящего и уж тем
более от будущего, но вскоре убедился, что от боли, от тоски, от измены, от разочарований смерть до конца не избавляет.
Восковые глаза-впадины Ганса Корна посмотрели на дорогу, ведущую в Иерусалим, а потом перевёл странный, будто сломленный взгляд, на меня.
Я сказала:
- Удивительно, как тебе удалось проделать столь необычный путь?
- Ничего удивительного: мёртвого еврея ведёт за собой заложенный в нём генетический компас.
- Генетический компас? - я невольно улыбнулась. - Как просто…
- Даже ещё проще – это мой прах перекочевал в твой сон. Прости, другого выбора у меня не было…
- Это правда? - я ощутила беспокойство. Вспомнилась легенда о Големе, глиняном истукане, в которого пражский раввин вдохнул жизнь.
- Мёртвым верь! - невозмутимо проговорил Ганс Корн. - Туфту гонят живые. Только они…У мёртвых слишком холодный взгляд и достаточно трезвый ум, чтобы говорить глупости. Рассказ "новенькой" о камне, на котором выбиты наши имена, потряс моих земляков настолько, что общим собранием было решено: на какое-то время я должен буду
