Все сама, всегда сама! Одна! И никакого «все за одного»!
Но сейчас ведь речь шла не о «всех», а только об одном. Единственном.
«Один за одного» или, вернее, «за одну».
Владимир обхватил ее своей огромной ручищей, как большим и теплым спасательным кругом. Он вдруг почувствовал себя уверенно: спасать, выручать, помогать — именно это и было его настоящим призванием. Тут он был в своей стихии.
— Моя маленькая. Моя девочка.
И сразу в комнате установились мир и покой. Это была иная, не страстная и совсем не сексуальная ипостась любви. Только сердечность, только нежность…
Двое доверчиво прижимались друг к другу, совершенно не думая при этом, что они — существа разнополые. Мужчина и женщина. Взаимно любящие и взаимно любимые.
Но степень близости от этого ничуть не становилась меньше.
— Если б ты знал, Володя, где я сегодня побывала… Даже рассказать, и то тяжело.
— Ну и не рассказывай.
— Там такие дети… И представляешь, находятся люди, которые их все-таки любят. Любят этих чужих детей…
— Это я хорошо себе представляю.
Он сразу подумал о Петьке, а Ирина, будто прочитав его мысли, тоже вспомнила о том нервозном пацане.
— Послушай… я познакомилась с одним мальчиком у вас во дворе. Может, ты знаешь его? Лет тринадцать, вихрастый такой, еще ногти постоянно грызет.
— Его зовут Петя.
«Так они познакомились!» — понял Владимир. Теперь он доподлинно знал, почему была извлечена на свет фотография Натальи.
— Ты с ним знаком?
— Конечно. Это мой сын.
Не отодвинувшись, не возмутившись, даже не вздрогнув, Ирина спокойно спросила:
— Значит, ты женат?
— Был. Наташа умерла пять лет назад.
— Пять лет…
— Да. Ты тогда была чуть старше Петьки.
— А странно: он совсем не похож на тебя. Ни внешне, ни поведением. Полная противоположность.
— Ничего странного. Это Наташин сын от первого брака.
Тут Ира слегка отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо:
— А ты сказал — твой.
— Он и есть мой. Мы уже десять лет вместе. Так что… если у нас с тобой что-то получится… короче, прошу любить и жаловать.
— Хорошо, — мирно согласилась она. — Я постараюсь полюбить твоего Петю.
И вдруг встрепенулась: до нее дошел смысл сказанного:
— Так ты… Так ты тоже любишь чужого ребенка! Ты любишь его уже десять лет! Да ты… Володя, ты сам не понимаешь, какой ты необыкновенный человек!
— Глупышка, — улыбнулся Львов. — Говорю же — он мне не чужой. Кстати, ты тоже только что обещала полюбить моего Петра.
Ирина задрожала всем телом: ей вспомнился мальчик из центра, с бессмысленным взглядом и мокрым подбородком, который выбрал ее в мамы.
