— Спасибо, — холодно отвечал Фрике. — Пора домой, на корабль, мы и так задержались. Нас давно ждут.
— Успеете, а сегодня позабавимся.
— Говорю же, не до забав.
— Успеете, а сегодня позабавимся.
— Да что ты все заладил одно и то же? — взорвался юноша. — Хуже кукушки! Чем нам забавляться?
— Охотой.
— Охотой?.. Какой?
— Слоновой.
— Почему тебе в голову пришло охотиться на слонов?
— Потому, что ты великий охотник, и ружья у тебя большие. И потому еще…
— Ну? Еще почему?
— Потому что у нас нет провизии, а слона хватит на несколько дней.
— Какой хитрый король! Давно бы сказал, что хочешь сделать с нашей помощью запасы мяса. Очень хорошо. Я согласен. А после можно будет уйти или нет?
— Можно.
— И ты дашь нам пирогу с гребцами, чтобы добраться до Фритауна?
— Дам, если убьете слона.
— А когда нужно его убить?
— Завтра.
— Завтра? Значит, уже есть слон на примете?
— Я приведу тебя и Бабато-генерала к нему.
— Хорошо. Постараюсь добыть для тебя эту мясную гору.
Охотники снарядились и многочисленной толпой пошли в лес. Время было дорого. Поселку грозил голод.
Фрике вовсе не разделял радужных надежд Сунгойи на легкую победу над слоном. Нет, парижанин не боялся встречи с гигантом, просто заметил, что монарх уж чересчур уповает на могущество своего талисмана.
Что касается Барбантона, ему было все равно. Он шел и молчал.
Великий полководец, быть может, мечтал о новой славе, обдумывая план завоевания Судана?
Или оплакивал недавний кровавый и гнусный эпизод в своей карьере?
Впрочем, он вообще не был охотником. Все великие военачальники, например, Тюренн[71], Конде[72], Густав-Адольф[73], Карл XII[74], Фридрих Великий[75], Наполеон[76], не любили охоты, смотрели на нее как на пустую, недостойную забаву.
Они охотились… на людей, травили их, избивали, науськивали на них свои армии. Но гоняться за каким-нибудь зверем, когда в твоих руках судьбы царств, судьбы мира, — никогда!
Как бы то ни было, жандарм о чем-то сосредоточенно думал и молчал, приняв первую наполеоновскую позу, то есть просунув руку в промежуток между пуговицами.
…Углубились далеко в лес, а слоновых следов нигде не попадалось — не только новых, даже старых.
И все-таки Сунгойя уверял, что слон непременно появится.
Он то и дело дотрагивался до гри-гри, желая пробудить дремлющую в нем силу.
Молодой человек посматривал на туземного монарха и думал:
«Хоть бы на эту скотину дерево, что, ли свалилось и придавило хорошенько! Я бы открыл медальон, вынул из него билет мадам Барбантон, а саму вещицу оставил бы, пожалуй, этому ловкачу, окажись он не совсем раздавленным».
