— Барбантон, у вас нет сердца.
— Так точно, господин Андре.
— У него сердце съела жена, Элодия Лера, — не правда ли, жандарм? — с насмешкой проговорил Фрике.
— Правда, мой мальчик. Старого солдата, кавалера с шевронами[5] и медалями, она едва-едва не ввела в страшный грех.
— Но ведь вы теперь в тысяче двухстах километрах от своего домашнего тирана.
— Тут и десяти тысяч мало. Это такая гиена, такая ведьма! Настоящий черт в юбке. Волчица. Тигрица. Змея подколодная!
— Да вы всех зверей хотите перебрать, — засмеялся юноша. — Назовите ее лучше ходячим зверинцем — и дело с концом.
— Ведь сами знаете, на что способна моя жена.
— Знаю. Вам не повезло — в брачной лотерее достался несчастливый номер. Но все же не резон валить всех женщин в одну кучу и ненавидеть их всех без разбора.
— За ребенком я бы кинулся к акулам, в огонь, в расплавленное олово.
— Нисколько не сомневаюсь.
— Но за женщиной — слуга покорный!
— Вы очень жестоки.
— Но справедлив. Я знаю, что, спасая женщину, причиняю вред какому-нибудь мужчине, не сделавшему мне ни малейшего зла.
— Не стремитесь казаться хуже, чем есть. Без сомнения, вы никому не способны отказать в помощи, особенно когда о ней умоляют. Даже женщина.
— Гм!.. Гм!..
— Так-то, старый ворчун.
— Ну, может быть, но только в случае, если я эту особу не знаю.
— Даже если бы это оказалась ваша жена, сама Элодия Лера.
— Э, нет! Миллион миллионов раз — нет. Что вы такое говорите. Так можно накликать несчастье.
— Повторяю — вы бы выручили ее, поскольку только притворяетесь злым.
— Думайте как хотите, но только истинно говорю: эту… особу (у него язык не повернулся сказать: жену) я бы от гориллы спасать не стал. Кстати, гориллы ведь ужасно свирепы?
— Вроде бы. А что?
— А то, что, сведи их судьба вместе, нужно было бы спасать обезьяну от этой стервы, а не наоборот. Через две недели несчастное животное сошло бы с ума, а еще через месяц умерло бы от разрыва сердца, — закончил солдат, яростно разрубив тесаком лиану.
Путешественники от души расхохотались.
— Однако не волнуйтесь, — успокоил Андре женоненавистника. — Ваш «тиран» живет себе преспокойно в Париже, торгует в своей лавочке, а вы опять странствуете по белу свету.
— Нет худа без добра. Ей я обязан тем, что нахожусь с людьми, которых люблю больше всего на свете, — с вами и Фрике. Конечно, это нисколько не исключает моей привязанности к доктору Ламперрьеру и к нашему матросу Пьеру ле-Галю.
— И мы отвечаем вам полной взаимностью. — Андре крепко пожал ему руку.
