Обязательным элементом новой аттической комедии был экспозиционный пролог, либо открывавший собой пьесу, либо помещенный после одного-двух начальных эпизодов. Произносило этот пролог чаще всего какое-нибудь божество (Случай, Неведение, лесной бог Пан), которое знало то, чего не могли знать действующие лица: чей сын или дочь подкинутый ребенок, ищущий своих родителей; кто виновник насилия, совершенного над девушкой, и т. п. Осведомленность зрителей о том, чего не знают сами невольные участники запутанной истории, нередко служила источником яркого комического эффекта. Ясно, что афинских зрителей конца IV — начала III в. больше интересовало, как развяжутся узлы интриги, чем ход действия, подчиненного традиционным сюжетным схемам. В Риме дело обстояло противоположным образом: публика Теренция, вероятно, потеряла бы всякий интерес к пьесе, если бы заранее было объявлено, чем она кончится. Поэтому Теренций старается увлечь и заинтриговать зрителей, отодвигая объяснение истинных причин событий как можно дальше. Поэтому же ему не нужны экспозиционные прологи, которые он заменяет литературной полемикой со своими противниками. Историки римской литературы находят в этих прологах бесценный материал для понимания процессов, происходивших в ней в первой трети II в., борьбы художественных вкусов и эстетических позиций. Но прологи являются одновременно свидетельством и вполне сознательного подхода Теренция к решению стоявшей перед ним задачи увлечь публику, заставить ее следить за развитием действия, заинтересовать ожиданием неожиданного.
Совершенно самостоятельной частью комедий Теренция надо считать также их финалы. Хотя ни один из его греческих оригиналов до нас не дошел, все, что мы знаем о творчестве Менандра, исключает возможность такого неорганичного завершения, каким отличаются, скажем, «Братья» или «Самоистязатель». В первом случае суровый Демея не только выражает неожиданное желание перевоспитаться, но и откровенно провоцирует кичащегося своей либеральностью Микиона отпустить на волю раба Сира и его жену Фригию, что совсем не входило в планы Микиона, равно как и навязанная ему женитьба на старухе соседке. В финале «Самоистязателя» ранее столь же либерально мысливший Хремет становится совершенно другим человеком, узнав, что его прекраснодушие обернулось против него самого. Точно так же сын его Клитифон, души не чаявший в своей возлюбленной гетере, с легким сердцем расстается с ней и соглашается взять в жены соседскую дочь, о которой раньше и речи не было. Наконец, «Евнух» — самая блестящая, великолепно организованная комедия Теренция, в которой все сюжетные линии (Федрия — Фаида, Фаида — воин — Памфила, Памфила — Херея) соединены так тонко и искусно, — можем ли мы признать органичной неожиданную готовность Федрии делить любовь Фаиды с его соперником Фрасоном, которому тоже находится место в благополучном финале?
