— За то, что она жена немецкого шпиона! — ответил Валерка, вытирая вспотевшие ладони о свои брюки.
— Вот-вот, я говорил вам, что придет тот час, когда немцы вернутся в Россию. Они никогда не смирятся с Версальским договором. Это все их, их происки! — сказал еврей, открыв крышку чайника.
— Причем тут немцы? — спросил Валерка, ничего не понимая.
— А притом, Валеричка, что они через свою агентуру шепчут товарищу Сталину на ухо, каких военных начальников надо в лагеря сослать, а каких расстрелять. Они к войне готовятся! Я точно знаю! Гитлер, мать его, ети…
— Да нет же! Мы же друзья! Да и товарищ Молотов заключил с ними договор о дружбе! Нет, этого не может быть! — возмутился Краснов, стараясь оттолкнуть от себя позицию старого еврея. — Я в это не верю!
— Верить, не верить это дело ваше! — сказал Моня и, достав три кружки, налил в них кипятка. Затем, бросив в них щепотку сушеной морковки с боярышником, подал этот «чай» гостям. Достав из ящика блюдце с колотым кусковым сахаром, он поставил его перед ними и сказал:
— Пейте гости дорогие, чем богаты — тем и рады! Так что было дальше? — спросил Моня, вновь переходя к разговору.
Валерка рассказывал, как приходили чекисты. Как били отца и увезли в тюрьму. Как приходил паренек и приносил от отца письмо. Как вновь пришли чекисты и уже арестовали мать. Иногда он срывался, и слезы горечи накатывали на глаза, но присутствие Ленки не давало выплеснуть свои эмоции сильнее и глубже. Она словно успокоительная таблетка только одним взглядом возвращала его в нормальное состояние.
Еврей, выслушав все, что рассказал Краснов, забил трубку хорошим табаком и, припалив в печи лучину, прикурил. Он, заткнув её большим пальцем, несколько раз, словно корабельный боцман затянулся, чтобы раскурить её, и когда табак разгорелся, Моня как-то задумчиво сказал:
— Я знаю одного большого начальника из НКВД, Фатеева. Я шью ему новые хромовые сапоги. Мне кажется, Валеричка, что он человек вполне порядочный — из крестьян, но в нем есть достоинство и какое-то благородство. Ты, напиши ему письмо, только опиши все подробно, а я положу его в сапог. Когда Фатеев его станет одевать, он найдет и прочтет его. Это все, что я могу для вас сделать, Валеричка! — сказал мудрый еврей и, открыв ящик стола, достал лист бумаги и чернильную ручку с чернильницей.
Валерка сел за стол, несколько раз ладонью провел по бумаге, словно смахивая с неё пыль. Макнув в чернильницу перо, он вывел красивым каллиграфическим подчерком в правом углу.
