— А я понял, Петрович, — перебил его Фескин и задумался.
Он стал размышлять над словами сказанными Красновым. Как-то само собой он вновь вытащил папиросы и предложил майору. Краснов отказываться не стал, видно предчувствие скорого конца не отпускало его ни на миг. Вот и хотел Валеркин отец жить на полную катушку даже среди этого вонючего болота.
Сколько прошло времени, было неизвестно. Дверь в камеру открылась, и в его проеме показался «кум». Он стоял с видом хозяина, широко расставив свои ноги. Хромовые сапоги были начищены до зеркального блеска. Синие галифе были выглажены так, что об них можно было порезать пальцы. Новая портупея с наганом в кобуре перепоясывала такую же новенькую шевьетовую офицерскую гимнастерку.
— Ну что, авторитетик, ты созрел для нашего базара? — спросил начальник оперативной службы тюрьмы. — В говне сидишь по самые уши? Я слышал, ты хочешь со мой поговорить?
Фескин взглянул на кума и сказал:
— Знаешь, начальник, — это говно отмыть в бане можно. Страшнее то, которое внутри. Его отмыть ни одной жизни не хватит, — гордо ответил Фескин, повторяя слова Краснова. — Ты, начальник, «лепилу» приторань, а то этот майор загнется, — продолжил Фескин, и кивком указал на лежащего политарестанта. Он рассчитывал, что сможет через санитара передать в камеру «маляву», в которой обрисует всю ситуацию, в которой оказался.
— Ему «лепила» не нужен! Этому немецкому шпиону и так осталось жить до приговора «тройки». Чекисты на него уже собрали досье по 58-1а. Осталось только в трибунал передать и — все! Эй, майор, ты повремени подыхать-то, тебе завтра с делом знакомиться, — сказал «кум» через плечо Фескина. — Так что, Ферзь, будешь с администрацией дружить?
— Хрен возьмешь, начальник, Сашу Ферзя! — сказал Фескин и, согнув руку в локте, другой рукой стукнул по внутренней стороне, показывая такой русский хер.
— Ну что ж, тогда посиди еще в этом дерьме суток пять, может до тебя дойдет. Не таких воров ломали…
Кум плюнул себе под ноги, и дверь в камеру закрылась. В ней вновь стало темно и тихо.
— Слушай, Петрович, нам надо что-то делать. Эти вертухаи нас тут сгноят. Это факт…
— Бежать, что ли? — спросил Краснов.
— Да отсюда ты, хрен на лыжи встанешь. Я просто хочу связаться по тюремному «телефону» и организовать нам с тобой нехилый «грев». Жрать хочу, как медведь бороться.
Сказанные опером слова очень тронули Краснова. Он знал, что за «измену» Родине, которую ему вменяют, он точно получит расстрел. Еще были свежи в памяти репрессии над Тухачевским, Якиром, Рокоссовским. Так-то были боевые генералы, которым немалые сроки дали, что уж говорить о сотнях и тысячах простых майорах и капитанах, расстрелянных по доносам своих же сослуживцев.
