Шольтен установил пулемет и залег, а Мутц тем временем спустился на берег, где лежали оставшиеся от строительства моста обломки бута, и, с трудом ворочая большие глыбы, вкатил четыре штуки на тротуар.
Он уложил их прямо возле выступа, так, что ствол пулемета высовывался оттуда, словно из бойницы. Шольтен проверил, свободно ли вращается ствол, отодвинул сначала один камень, потом другой, попробовал еще раз, пока не убедился окончательно в том, что все в порядке.
Он подошел к Хорберу и Хагеру, показал на пулеметное гнездо и сказал:
— Посмотрите хорошенько и сделайте так, как у нас.
Те оглядели укрепление, решили, что все это выглядит весьма внушительно, и тоже отправились к берегу за камнями. Но они не ограничились четырьмя, а втащили двенадцать бутовых глыб, причем некоторые из них были так велики, что их можно было волочить только вдвоем, и возвели у правого парапета настоящее укрепление.
Шольтен осмотрел его, а Хорбер сказал:
— Теперь нас не продует, понимаешь, Эрнст? — и ухмыльнулся.
Артиллерийский обстрел, который так напугал их, прекратился. Но никто не обратил на это внимания, каждый был занят своим делом.
И вдруг все почувствовали гнетущую тишину. Ни звука, только река шумит, а под мостом поет Вальтер Форст:
— Кто отстал, тот не догонит…
Борхарт сидел на дереве и, казалось, спал. Остальные четверо стояли неподалеку.
— Хоть бы этот парень заткнулся, — заныл вдруг Хагер и даже позеленел. — Он действует мне на нервы.
Форст пел теперь:
Душистое сено лежит на лугу,
В долине трава растет,
Как только увижу девчонку мою,
Радость в груди поет.
Так будь же беспечна и весела
И знай, что из дальних стран
К тебе я вернусь, лишь дай нам добить
Янки и англичан.
— Заткнись, или я тебя пристукну! — крикнул Хагер вне себя от ярости, но Форст только засмеялся в ответ и продолжал петь:
Мы бросили якорь у мрачных скал
Острова Мадагаскар.
Чума на борту, и каждый день
Смерть косила людей,
А он все думал о крошке своей,
Он думал только о ней.
И, глядя на море, он вспоминал,
Как нежно ее целовал,
И, глядя на волны, он думал о том,
Как далеко родимый дом…
[2]Форст пел, и Хагер больше этим не возмущался. Только сказал:
— Вспомни о малыше!
И тогда наступила тишина, такая, что Хагер готов был побежать к Форсту и умолять его: «Продолжай, Вальтер, ты не так меня понял!»
Но Форст молчал. Иногда только слышалось, как позвякивали фаустпатроны, как плескалась вода в реке, — и больше ни звука.
Хорбер посмотрел на башенные часы. Четверть третьего. Теперь уже недолго. Но с запада больше не доносилось ни артиллерийских залпов, ни шума боя.
