И вдруг на месте этого румяного светловолосого крепыша лейтенант Фрелих представил своего сына. Представил себе, как он пошатывается задыхаясь. «Присесть! Встать! Присесть! Встать!»
И тогда Фрелих отвел Шаубека в сторону и разделал его под орех.
Что еще оставалось у лейтенанта Фрелиха? Там, дома, была жена. Годы сделали ее чужой. Был шкаф, полный книг о стратегии, тактике, Юлии Цезаре и многом другом. Был мундир. Школы не было. Учеников не было. Не было даже сына. Только эти семеро в казарме.
«Ты должен думать о них, — твердил он себе. — Будь начеку, Фрелих. Это твой долг».
III
Налет начался около одиннадцати. Завыли сирены. Пронзительно, как во время учебной тревоги.
Многие уже крепко спали. Но семерых мальчиков внезапная тревога застала бодрствующими.
После разговора с лейтенантом Фрелихом было не до сна. Они спорили далеко за полночь. Следует ли бежать? Послушаться совета и улизнуть через западные ворота? Еще никогда у них не было таких разногласий, как в этот вечер.
Хорбер за побег.
Шольтен:
— Ну ты! Давай, давай беги!
Все покатились со смеху. Впервые за много дней заговорил Клаус Хагер по прозвищу Молчальник — он мог часами не раскрывать рта:
— Ребята, если мы смоемся, значит мы дезертиры, а дезертиров расстреливают. Спокойнее остаться здесь. Уйти мы еще успеем.
Это было так похоже на Хагера. Он никогда не говорил до тех пор, пока всего не взвесит. Пусть то, что он говорил, не всегда было правильно, но зато тщательно обдумано. Альберт Мутц рявкнул на этого труса поганого. Ему хотелось домой, в маленький домик на окраине. Там он смог бы — так ему по крайней мере казалось — спрятать остальных.
Эрнст Шольтен разлегся на нарах, наверху, разумеется, там, утверждал он, горный воздух. Шольтен еще не высказался. Только сыпал направо и налево циничными замечаниями и довольствовался тем, что смешил всех.
Вальтер Форст не прочь был бы остаться:
— Верьте мне, здесь будет еще чертовски интересно.
Шольтен:
— Ну ясно, будем играть в индейцев!
Зиги Бернгард:
— Мне безразлично, куда все, туда и я.
Юрген Борхарт:
— Мне вовсе не хочется подыхать здесь. Я уношу ноги — чего еще ждать!
Борхарт сказал это таким тоном, что тому, кто плохо его знал, и в голову не пришло бы усомниться в твердости его намерений. Но «команду» не проведешь. Борхарт уйдет только вместе со всеми. У него всегда есть определенное мнение, но он никогда его не отстаивает. Итак, шестеро высказались. Теперь они хотели выслушать седьмого.
