Я думал, ей всего достало в теле:
и образов из солнца и стекла,
и звона слов, неслыханных доселе,
и музыки сердечного тепла.
Взлетев дрофой на ветер молодецкий,
она аж задохнулась. На лету,
как пулею пронзенная стрелецкой,
и пала на калиновом мосту.
Тогда опять пустил я душу голой,
в полет душа бесстрастная ушла,
неслась, в снегу воркуя, словно голубь,
пока ее пурга не замела.
Я отогрел замерзшую и в тело
оправил, словно ювелир алмаз,
чтобы она, как радуга, горела,
чтоб золотистый блеск ее не гас.
И в сонное течение артерий
я влил не кровь — палящий зной Гавай,
и, как творец счастливой Галатеи,
воскликнул вдохновенно: «Оживай!»
И заглянул ей в очи, в них искрится
иное небо, свет иных высот,
в них новых зорь забрезжили криницы —
и новая душа твоя цветет.
1935
