То ли в рай, то ли в тартарары
В златотканом своем убранстве
Проплывают другие миры…
Кто я? Что я? Пылинка разве…
Что все муки, вся боль моя,
От которой на жестком матрасе
Дохожу, погибаю я!
О грядущие! Кто из вас знает,
Через что нам пришлось пройти?
Не для вас ли мой век посыпает
Свой терновый венец — конфетти?
…Изорвет тьму ночную в клочья —
Смех не смех, гроза не гроза,—
Песня дикая, песня волчья:
Просыпается где-то базар.
Снова чьи-то кровавые лапы,
Тени творческой вечно руки,
На шелка сеют и на заплаты
медяки,
медяки,
медяки…
На посады… На храм…
В рестораны…
Жрут… Потеют…
Сквозь зубы плюют
В неомытые, жуткие раны…
Живут!
Голод… холод… меха да перстни…
Кошельки…
Кошельки…
Кошельки…
Как вон там, на углу, уместны
Нищие старики!
За ночь дум передумано много.
Утро серое зябнет в окне,
И молюсь я — не черту! не богу!—
А глазам исстрадавшихся дней!
О печальные, но прекрасные…
Сквозь усталость, муку и кровь
Да увидите вы всевластную
И святую, как вечность, любовь!
Ну, а мне ожидать уже нечего…
Помаленьку живу, слегка…
Может, строго потом, но доверчиво
Улыбнутся и мне века…
А вверху, вдалеке, надо мною —
Недоступный для зренья людей,
Скрыт надежно веков тишиною —
Галилей.
Эй!
Герои!
Калеки!
Поэты!
Торговцы!
Чиновники!
А живите себе, как вам верится!
Потому, что —
вы слышите?—
Все-таки
вертится!
1926 г.
