Но что проку в том, что Пелевин очнулся от гипноза и увидел все в истинном свете? Ничего исправить он уже не мог, не являться же с повинной в полицию.
Этот вариант математика не устраивал. Закончить жизнь в тюремной камере, пусть и шведской, не лучший выход из положения. Вряд ли Гортинский объявится, как обещал. Нет, он будет выжидать до тех пор, пока положение станет критическим, после чего поставит всех перед фактом и команда будет вынуждена согласиться с его условиями. Собрать вещи и уехать – тоже не выход. В первые дни каждому выезжающему иностранцу будет уделено особое внимание. Попадать в компьютерную базу данных Интерпола ему вовсе не хотелось. Оставалось только ждать. Теперь от него ничего не зависело.
Буквально в трех кварталах от Пелевина в другом отеле жил Павел Назаров.
Он, как и его друзья, смотрел телевизор, ни слова не понимая по-шведски, но вид здания музея, оцепленного полицией, говорил сам за себя. Паша продолжал верить в устроенный спектакль. Может быть, потому, что он был музыкальным продюсером и сам любил устраивать сенсационные шоу, а может, и по другим причинам. Дело в том, что Назаров заметил за собой слежку. На хвост ему села машина, как только он свернул с улицы, где находился музей. В час ночи город пустеет, и заметить за собой слежку не представляло труда. Его сопроводили до самого отеля. И если бы все это не было спектаклем, его уже арестовали бы и он сидел бы перед следователем. Но никто его не беспокоил, Назаров смотрел телевизор и продолжал наслаждаться шоу – беспомощная полиция топчется на месте, а высокие полицейские чины отказываются от комментариев.
Сева Дикой проштудировал законодательство Швеции, сидя с карандашом в руках в отеле, находящемся в другом конце Стокгольма, и пытался выстроить линию защиты. Главным условием обороны он считал безусловное возвращение картин и использование договора, составленного директором галереи. То, что ограбление было всерьез, он уже знал. Многие из его друзей в панике не обращали внимание на детали, но он, как виртуозный адвокат, замечал все и никогда не терял из поля зрения всей цепочки событий. Чем сложнее складывалась ситуация, тем острее работал его ум. Дело в том, что по телевидению показали короткое интервью с руководителем галереи Германом Шверником. Тот выглядел удрученным и растерянным. Неподдельная игра хитроумного шведа говорила о том, что договор с Гортинским всего лишь страховка для обеих сторон. Шверник – соучастник, и, если их схватят, то и его не обойдут стороной. Но какую выгоду можно при этом получить? Сговор! За такое преступление в Швеции каждый из участников получит по двадцать пять лет тюрьмы. В случае сдачи картин и доказательств того, что их команда выполняла заказ дирекции, их вышлют из страны. Но сделать это нужно в течение тридцати шести часов, как и говорил Гортинский. Если в этот срок они не уложатся, то преступление будет признано умышленным, выполненным с корыстными целями и они получат на всю катушку. Все смягчающие обстоятельства станут отягчающими. Сева Дикой мог рассчитывать только на благоразумие недосягаемого Гортинского. Как он решит, так и будет. Одно он никак не мог понять: какой навар с этой аферы они должны получить? А беспокойство вызывали лишь сами шедевры Эль Греко. Они и есть главные улики. Без них никому обвинение предъявить невозможно. Нет картин – нет грабителей. В Швеции из тебя приказания выколачивать вместе с зубами не будут. У полиции нет фактов, вот почему Шверник пошел на сговор. И ему не выгодно, чтобы грабителей взяли в оборот.
