— Эй, быдло! — схватил Куракин за грудки Ведяскина. — Доставь мне этих бездельников. Я им покажу, как жердью махать!..
Ведяскин не стал дослушивать угрозы, сел на легкие дрожки — и в Вильдеманово.
Барин едва успел войти в дом и выпить чарку горькой, как Инжеват уже стоял перед ним.
— Ты где научился смеяться над хозяином? — грозно спросил его Куракин. Лицо его от гнева пылало огнем. Не лицо — раскаленный уголь.
Инжеват начал рассказывать, как бык чуть не забодал его, не ведая, что по приказу барина Ведяскин уже вынес из конюховки во двор широкую лавку и ждал там, как преданный пес, повиливающий хвостом и ожидающий новых указаний. Куракин не слушал крестьянина, налил бражки из пузатого глиняного кувшина, смочил трясущиеся губы и прорычал:
— Выпороть его!!!
Схватили Инжевата под руки появившиеся откуда-то верзилы и поволокли туда, где под березой стояла скамья и мягкий ветерок шевелил листья. «Чи-чи-чи!» — в кустах пела какая-то птичка, будто робко стыдила людей за неправедные дела.
Холопы привязали Инжевата к скамье, портки сняли — а хозяина всё нет, бражку пьет… К нему в горницу и жена вышла, свежая, яркая: в оранжевом сарафане, на плечах — посадский платок.
— Ты, голубушка-белянка, не видала, как я обучал молодого рысака? — начал осторожно расспрашивать княгиню любящий муж.
— Некогда было в окно смотреть. — Манюша мне на бобах в это время гадала.
— Это ещё что за Манюша? — не сразу вспомнил Алексей Кириллович старую деву, к которой частенько хаживал холостым парнем. А сообразив, о ком говорит жена, изучающе вгляделся в ее лицо. «Слава богу, она ничего не знает! Придется эту ведьму хорошенько предупредить, раз уж она осмелилась в покои барыни пролезть…»
Капитолина Ивановна и не догадывалась о тревожных думах супруга. Она стояла у окна и с любопытством смотрела, как мужики собираются выпороть провинившегося. Куракин хотел было увести ее от окна, но, заметив огонек интереса в глазах жены, пошире открыл створки и крикнул ждущим приказания работникам:
— Сорок плетей ему, холопу!
В руках Нуяса Ведяскина заплясал короткий кнут.
Когда окровавленного Инжевата отвязали от скамьи и он, шатаясь, встал на ноги, Капитолина Ивановна удивленно воскликнула:
— Да он ещё на ногах стоит, а я думала — умер!
— Эрзяне — выносливое племя, — довольный чем-то, сказал Алексей Кириллович и снова вернулся к столу, налил себе бражки.
* * *
Инжеват уже несколько дней лежал в темном углу за печкой. Когда обида и боль немного отпускали, он спрашивал себя, чем все-таки так не угодил хозяину. Неужели за задержку с навозом так жестоко наказал? А в остальном он ничем не ослушался. И ничего плохого не сделал князю. Он даже и не знал его как следует, ни разу не разговаривал с ним. Лес на строительство двора он купил— не за так вывез из княжеских владений.
