Коршун парил над дремучим лесом, в гуще которого было его гнездо. Знакомые места он по-хозяйски облетал дважды в день: после восхода и на закате. Сейчас дневное светило устало лежало на тонкой линии горизонта, и в его последних скупых лучах нежно млел весь западный небосклон. Коршун зорким оком оглядел гладь Волхов-реки, изрытое оврагами побережье и тёмные древние стены монастыря.
Река за прошедший день заметно изменилась: лёд вспучился и потемнел, как набухший горох. На берегу блестели в закатных лучах змейки ручейков, бегущих вниз, к реке. Сейчас, к вечеру, их затянуло тонкой плёночкой льда. Но придёт утро, встанет солнце, и они вновь заворкуют голубками на всю округу, журча на разные лады. И прибавятся новые проталины на пригорках, куда он, коршун, прилетит завтра поохотиться на мышей, зайчат или глупых перепёлок.
Не изменился за день только монастырь. Он остался таким, каким был сегодня утром, два дня или год назад, а может, и все пятнадцать лет, с тех пор, когда коршун птенцом, впервые вылетев из гнезда, увидел эти толстые башни из красного кирпича, незыблемо стоявшие на вершине горы. К ним вплотную подступали столетние сосны, будто охраняя это святое место.
Но вот на берегу Волхова рыбаки зажгли забытые костры, и в догорающее закатным огнём небо потянулись струйки дыма. К ним присоединились дымные столбы из бедных рыбацких хижин и монастырских келий.
Запах дыма и огни коршун не любил. Поэтому он ещё раз кинул взгляд на монастырь, который напомнил ему плывущий корабль, виденный им на Варяжском море, тяжело взмахнул крыльями и полетел в свое гнездо.
В двухэтажном каменном здании, возвышавшемся над остальными строениями монастыря, зажглось тусклым желтым пятном одинокое узкое окно. Там — покои митрополита Никона. Много часов он молился, не вставая с колен. До самых сумерек в покоях теплилась лампада, освещая лики святых на образах.
Никодим, служка митрополита, ленивый и медлительный монах, тихо вошел со свечой и поставил ее на стол. Постоял, ожидая приказаний, и, не дождавшись, вновь тихо ушел.
Владыка молился:
— Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое… — В начале молитвы к Богу Никон обращался шепотом. Но к концу слова его твердели, и он заканчивал во весь голос: — Не отвержи мя от лица Твоего и Духом Владычным утверди мя.
Этой ночью Никон много передумал и взвесил, душу свою до последнего потайного уголка Богу на суд представил, а заодно и дела свои грешные. Как тут не просить у Господа покаяния? Да и в вере укрепить себя лишний раз не помешает. Днем раньше пришла сюда, в Юрьев монастырь, весть о прибытии Патриарха Иосифа. У Никона и сон, и аппетит пропали, думы измучали. Зачем едет в такую даль Патриарх? От Москвы до Новгорода путь неблизкий, да ещё по таким дорогам ранней весной. Неспроста это. Не затем же едет, чтобы послушать, как Никон служит литургию Великим постом. Нет. Не иначе, как сам царь Алексей Михайлович посылает его. Хоть и прозвали его «Тихим», но он всё же царь, бог здесь, на земле Русской. Как его не послушаешь?!
