Так началась жизнь Никона, которую ему подарил царь Алексей Романов и к которой он сам стремился.
На следующий день Никон проводил службу в Успенском соборе. От жары нечем было дышать — двери храма открыты настежь, и далеко по округе слышалось пение хора.
При ярких свечах видно бледное лицо Никона. Казалось, он уверенно себя чувствует, знает, что делать и как говорить. Но бледность напоминала о том адском труде, который совершался сейчас в его душе и его представлениях о мире.
Коршун парил в небе. Острым взором окинул все овраги, зеленеющую широкую пойму Кутли-реки, прикрытую высоким густым ивняком. Там, на поляне, он недавно узрел зайца. Кинулся на него с высоты, да короткохвостый, петляя между деревьями, успел убежать. И сейчас, в третий раз поднявшись ввысь, коршун вновь не спеша оглядывал округу. С высоты хорошо видно, что творилось в лесу, на берегу речки и на трех коротеньких улочках небольшого села.
Коршун медленно, круг за кругом, плыл по тихому небу в сторону воды. Речка как речка — не широкая и не глубокая. От потухающих солнечных лучей поверхность ее матово блестела, словно стеснялась показать свою потаенную радость. Возможно, радоваться ей было нечему — в последние дни она совсем обмелела, глинистые берега поседели, будто золой посыпаны. Понуро стояли береговые ивы, завяли ромашки и колокольчики. Да и сама вода не дышала, как раньше, свежестью и прохладой.
На пригорке разорванными зелеными клочьями лежали загоны. Коршуну они казались воробьиными гнездами. Пшеница на них была реденькой, виднелась даже треснутая земля под ней. Только на прибрежном поле хлеба выросли густыми и высокими. Уж какие острые глаза у коршуна, уж как он ни осматривал каждый клочок земли, но дичи не углядел: не на что охотиться.
На песчаном плесе купались дети, неподалеку от них дремало коровье стадо. Пастухи спасались от жары в покрытом травой шалаше. Оттуда слышался их храп.
И тут коршун увидел рыженького щенка, который укрылся от солнца в тени шалаша. Он лежал, раскинувшись, как мертвый, даже хвостом не вилял.
Коршун сделал ещё один круг над полем и, ничего не найдя, вновь вернулся к шалашу. Много собак он растерзал, знает, что собачье мясо невкусное, да с голода и его съешь. Сейчас ничего не оставалось, как схватить щенка. Думая об этом, коршун повис над шалашом, будто и не летел… Вокруг — тишина. Только цикады звенят в траве. Воздух накален — дышать нечем. Больше коршун терпеть не мог и камнем упал вниз, цепкие, будто клещи, когти вонзил в шею собачки, взмахнул могучими крыльями и поднялся в небо. Щенок визжал, скулил, просил помощи. Да кто выручит? Хозяева спят, только коровы подняли вверх свои большие рогатые головы, продолжая лениво пережевывать жвачку.
