Вика поморщилась.
— Ага. Как только я пришла в школу. В конце десятого… — она замолчала, сама себе кивнув. — И летом…
— Соболезную…
— Как ни ужасно звучит, но Литвиненко из тех, о ком даже сейчас лучше никак, чем хорошо.
Прямой спокойный взгляд, такой, что от его искренности перехватывает дыхание… Вика не лицемерила. Она не злорадствовала по поводу его смерти, но и не пыталась изобразить приступ неудержимой тоски. Литвиненко, по каким-то причинам, не был в числе ее любимчиков, но она не собиралась это скрывать. Что ж, достаточно смело с ее стороны. В таких случаях люди, которые знают больше, чем говорят, обычно стараются рассказать о безоблачных дружеских отношениях, лишь бы отвести от себя подозрение.
— Но ведь тебе было страшно на похоронах… и до них…
Ольшанская раздраженно закатила глаза.
— Страшно, потому что парень погиб в семнадцать лет. Вот вам разве не страшно?
Я не мог не согласиться с ее утверждением, однако ясно понимал, что там, стоя посреди траурной толпы рядом с матерью Лехи, Вика боялась не абстрактной смерти. И не того, что видела прямо перед собой. А чего-то другого.
— Да, это жутко… Но вопрос не обо мне. Вика, чего боишься сейчас ты?
Она задумалась, и я заметил, как на мгновение между ее бровями залегла маленькая серьезная морщинка. Мне было очень интересно наблюдать за ней — я обнаружил это с первой минуты знакомства — смотреть, как она задумчиво потирает небольшую ямочку на подбородке, как скользит взглядом по полу и стене, как поправляет непослушную челку, которая лезет в глаза… Я видел и знал многих «первых красавиц», многих девушек-лидеров, многих бесконечно эпатирующих девиц. Но в Вике все смешалось в такой круговорот, что определить, какова она на самом деле, становилось все сложнее. Особенно, если она вдруг искренне улыбалась и во всех ее чертах привычная угловатость сменялась детским, радостным выражением лица…
— … вот мне и было страшно. Хм… Кирилл Петрович?..
Я тряхнул головой. О, Боже! Только не это.
— Да?..
— Я рассказала.
— Я… слышал…
Щеки краснеют… Уши… блин, только не уши…
— Я поняла… — Вика из последних сил сдерживала ироническую улыбку. — Мне можно идти?
Эх, отнять у меня и сжечь мой диплом… Психолог я, как же…
— Подожди… — поиск подходящего вопроса был похож на судороги всего мозга. — А милиция спрашивала, почему вы расстались?
Идиот, что ты несешь…
Вика забросила ногу на ногу и откинулась на спинку кресла. Прежнюю стеснительность почему-то сняло как рукой.
