В Люмьере, однако, на его пути вставал небольшой языковой барьер. Папа, кроме родного языка, говорил только на английском, поэтому в мои обязанности входило переводить его вопли на мой школьный французский. Я был не против. Так я в итоге встретил нескольких девушек-ровесниц, например Шанталь с вечно грязными от земли ногтями, которая собирала грибы на другой стороне долины. Но сейчас наш поляк совсем не говорил по-английски и знал лишь пару слов по-французски, что несколько защитило его от атаки отца. Ситуация была патовая. Поляк просто скрестил руки на груди и мотал головой.
– Что это? – говорил отец, тыча пальцем в крышку на миске. – Просто кусок пластмассы, да? Это кто угодно сделает.
Мадам Маллори встала на папином пути так, что ему пришлось внезапно остановиться прямо перед ней. Массивная фигура отца возвышалась над маленькой женщиной. Я видел: меньше всего на свете он ожидал, что его остановит женщина, и теперь в изумлении смотрел на нее сверху вниз.
– Чего?
– Я ваша соседка, мадам Маллори, мой дом стоит напротив вашего, – сказала она на превосходном английском.
Папа обворожительно улыбнулся, тут же забыв поляка и дискуссию о ценах на пластиковые миски.
– Здравствуйте! – громогласно прогудел он. – «Плакучая ива», да? Я вас знаю. Вы должны прийти к нам, познакомиться с семьей, выпить чаю.
– Мне не нравится то, что вы делаете.
– Чего?
– То, что вы делаете с нашей улицей. Мне не нравится музыка. И вывеска. Она уродлива. Так неизысканно.
Нечасто мне приходилось видеть, чтобы папа не знал, что сказать. Однако тут он выглядел так, будто кто-то дал ему под дых.
– Это безвкусица, – продолжала Маллори, снимая с рукава несуществующую ниточку. – Вы должны ее снять. В Индии такое сойдет, но не здесь.
Она посмотрела отцу прямо в лицо и ткнула его в грудь пальцем.
– И вот еще что. Здесь, в Люмьере, принято, что первой товар на рынке выбирает мадам Маллори. Так было не один десяток лет. Я понимаю, вы приезжий, откуда вам это знать, но теперь вы это знаете. – Она одарила отца ледяной улыбкой. – Для приезжих чрезвычайно важно правильно вести себя с самого начала. Вы согласны?
Папа нахмурил брови, его лицо побагровело, но я, хорошо его знавший, видел – по слегка опущенным уголкам глаз, – что он был не зол, а глубоко обижен. Я придвинулся к нему поближе.
– Да кто вы вообще такая?
– Я уже сказала. Я мадам Маллори.
– А я, – начал папа, поднимая голову и ударяя себя в грудь, – Аббас Хаджи – лучший ресторатор Бомбея.
