— Мне лично, — продолжал Хилэри, — не очень-то улыбается перспектива подчиняться человеку, который на два года моложе меня.
— Какое это имеет значение? — сердито возразил Ральф. — И разве вы не знаете, что он уже работал куратором в Кноссе[10]. Во всяком случае, ему знакома местность Амарны, чего нельзя сказать о нас, остальных.
Ленч мы заканчивали молча. На низком белом потолке непрерывно дрожали золотистые блики, отражавшиеся от воды через открытое окно, а «Кьянти» нашептывало нам свой веселый рассказ о южном солнце.
С тех пор прошло два дня, а мы почти не встречались. На второй день я уже успела изрядно устать от своей каюты и попутчиц. Одна из них, молодая монахиня, постоянно запирала дверь, вероятно, выражая этим протест против безнравственности мира. Замок был очень неподатлив, и я приходила в ярость, когда хотела войти, и в отчаяние, когда хотела выйти. Другая — маленькая медсестра, которую после тяжелой болезни послали отдыхать к морю, — при малейшей качке падала на свой чемодан, скользивший по сильно покатой поверхности пола. «Если это путешествие ради удовольствия, — неизменно изрекала она в таких случаях с мрачным видом, — пошли мне лучше, о боже, всемирный потоп и конец света».
Захватив мохнатый коврик и несколько книг, я поднялась на верхнюю палубу. Хотя на такой высоте кружилась голова, радостное возбуждение охватило меня: так чудесно находиться на солнце и ощущать легкое дыхание свежего ветра. Кругом не было ни души. Великолепное нежно-голубое небо и чернильно-темное волнующееся море; лишь за кормой, пенясь по краям, стелилась, отмечая наш путь, широкая изумрудная полоса.
Отыскав шезлонг, я втиснула его между спасательной лодкой и белыми перилами, чтобы по возможности укрыться от ветра. Качка все еще продолжалась, но я начала привыкать к ней. Здесь царило какое-то странное смешение звуков и запахов: непрерывный резкий свист огромных волн, которые ударялись о нос судна и нехотя откатывались назад; треск напрягающихся деревянных частей; сильный запах свежей краски и сухого дерева, разогретых солнцем; аромат соли в искрящемся воздухе; тонкие и визгливые звуки вибрирующих на ветру канатов. Белые перила устремлялись вверх и вновь оседали, далекий горизонт падал и взлетал. Утомление, вызванное путешествием и приготовлениями к нему, рассеялось, подобно клубам темного дыма, уносимым от огромной дымовой трубы, которая вздымалась над моей головой.
Тут я вспомнила о своем решении заняться арабским языком и вытащила из кармана пальто маленькую книжку в зеленой обложке. Разговорник арабского языка. Меня предупредили, что в Тель-эль-Амарне никто, кроме членов экспедиции, не знает ни одного английского слова. Я надеялась изучить арабский язык настолько, чтобы не только местные жители понимали меня, но и я, что гораздо интереснее, могла бы понимать их. Однако, просидев некоторое время над разговорником, я убедилась, что это слишком самонадеянно, и примирилась с мыслью, что мне никогда не удастся овладеть искусством произношения арабских слов.
