— Помнишь, как ты звонил тогда декану физмата МГУ и просил решить мою задачку, — промурлыкала она.
— Что-то припоминаю, — он легонько похлопал ее по спине. — По-моему, он ее так и не решил.
— Точно. Тогда ты позвонил министру образования, наорал на него и заставил решать его самого.
— Да? — он отстранил ее, заглянув в глаза с тревожной внимательностью. — Но ведь ты уже кончила школу. Неужели опять проблемы с обучением, детка. На дворе же каникулы.
— Папа! — она даже возмутилась. — Разве я не могу приехать к тебе просто так, потому что соскучилась? Мы же не виделись двое суток.
Он обнял ее одной рукой за плечи и подвел к окну.
— Сколько лет тут околачиваюсь и все не перестаю восхищаться этой красотой! — он вздохнул скорее грустно, чем восторженно.
Под ногами раскинулась огромная, затянутая пеленой Москва. Дальние границы города терялись в сероватой дымке.
— Ты одна?
— He-а. В дом приехал шеф-повар и тут же принялся ворчать, что чего-то там не купили для его коронного блюда. Кажется, какой-то травы. Галя засобиралась в японский супермаркет, ну и мы с Серегой увязались. Так что поехали на моей машине. И Рябой с нами, разумеется. Он ждет в приемной, Галю отвезли в магазин, а Серега сидит в машине. Я ненадолго, просто хотела тебя увидеть, вот и все.
— И все? — усмехнулся Аркадий Петрович, недоверчиво взглянув на дочь.
Но та лишь хлопнула огромными ресницами:
— Ага.
— Серега, — повторил отец, — Сергей Коновалов… — И вдруг спросил: — Как он тебе?
— В каком смысле?
— Он тебе нравится или, может быть, что-то больше?
— Больше? — она покраснела, упрямо не отрывая взгляда от окна.
— Да-да. Именно об этом я давно хочу тебя спросить. Ты любишь его?
— Ну нет, — усмехнулась Сашка. — Да и потом… — Она вдруг совсем смутилась, невнятно пролепетав: — в общем, не знаю… Мне нет и двадцати…
— В твои годы я уже по уши втюрился в твою маму, — заметил он. — Серега — хороший парень. Но он не тот, кто тебе нужен. Он не единственный.
— Единственный?
— Если ты знаешь мужчину добрых десять лет и до сих пор не можешь дать ответ, любишь ли ты его, значит, ты его не любишь. Значит, он не единственный.
— А ты сразу же полюбил маму?
— На ней было сиреневое платье… — голос отца стал тихим и задумчивым, — с белым воротничком. И на руке у нее блестели маленькие часики. Знаешь, у твоей мамы были очень тоненькие руки. Как у балерины. Она стояла в нотном магазине, в руке держала ноты и смотрела в них не отрываясь… морщила лоб и не шевелилась, просто застыла посреди огромного зала. А вокруг сновали люди, но она не обращала на них внимания. Она слышала то, чего никто не слышал, — она слышала музыку, написанную в нотах.
