— Я и сам не прочь выпить шотландского виски, дружище, — тотчас ответил он своим низким голосом.
— Вот и хорошо, — сказал я. Ишь ты! «Дружище»! — Пожалуйста!
Он дотронулся до своего чемодана, который поставил рядом с диваном. Чтобы сориентироваться, наверно. Ничего плохого я не подумал.
— Я отнесу его в твою комнату, — сказала моя жена.
— Нет, не надо, — громко сказал слепой. — Сам потом отнесу.
— Вам виски с содовой? — сказал я.
— Да, совсем немного, — сказал он.
— Пожалуйста, — сказал я.
Он сказал:
— Вы помните ирландского актера Барри Фицджеральда? Так вот я похож на него. Если я пью воду, — говорил Фицджеральд, — так уж воду. А если виски, так виски.
Моя жена засмеялась. Слепой засунул руку под бороду и разгладил ее изнутри. Борода поднялась и опустилась.
Я разлил виски в три больших стакана, плеснув в каждый немного воды. Устроившись поудобнее, мы заговорили о путешествии Роберта. Сначала о долгом перелете с Западного побережья в Коннектикут. Потом о поездке по железной дороге из Коннектикута к нам. За вторую часть путешествия мы выпили отдельно.
Где-то я читал, будто слепые не курят, поскольку не видят выдыхаемого дыма. Мне казалось, что уж это-то я знаю наверняка. Но наш слепой выкурил одну сигарету и тут же закурил другую. Он быстро наполнял пепельницу окурками, и жене приходилось выбрасывать их.
За обедом мы снова выпили. На тарелку Роберта жена положила большую отбивную, горку жареного картофеля и зеленой фасоли. Я сделал ему два бутерброда с маслом.
— Бутерброды, пожалуйста. — Я отхлебнул немного виски. — А теперь помолимся, — сказал я, и слепой склонил голову.
Жена смотрела на меня разинув рот.
— Помолимся, чтобы телефонный звонок не оторвал нас от застолья и не испортил нам обед, — сказал я.
Мы навалились на еду. Съели все, что было на столе. Мы ели так, будто завтра конец света. Никто не произнес ни слова. Мы ели. Жрали. Подмели все подчистую. Вот уж ели так ели. Слепой очень быстро разобрался, где что лежит на его тарелке. Я с восхищением наблюдал, как он ловко орудует ножом и вилкой. Он отрезал кусочек мяса, клал его вилкой в рот, потом отправлял туда же картофель с фасолью и, наконец, отламывал и съедал кусочек хлеба с маслом. Все это он запивал большим глотком молока. Когда ему требовалось, он не стеснялся брать еду руками.
Мы подъели все, включая половину клубничного пирога. Некоторое время сидели как оглушенные. На лицах блестели капли пота. Наконец мы встали. Из столовой вышли, не оглядываясь на грязную посуду. Дойдя до гостиной, плюхнулись на свои прежние места. Роберт и жена сели на диван. Я устроился в большом кресле. Пока они говорили о самом важном, что произошло в их жизни за последние десять лет, мы выпили еще два-три раза. Я большей частью слушал. Изредка все же встревал. Чтобы он не подумал, будто я ушел из комнаты, и чтобы ей не показалось, будто я чувствую себя лишним. Они рассказывали друг другу, что интересного за эти десять лет случилось с ними —
