Сегодня у Баева было особенно скверное настроение, потому что до него дошла гнусная сплетня о Юлии. Да, гнусная сплетня, по-другому он и думать не хотел. Не могло с ней такого случиться, просто не могло. Он сразу позвонил к ним на Кутузовский. Трубку взяла эта безобразная гарпия Машка — редкий случай, когда внутреннее содержание полностью соответствует форме, — притворилась, что не узнала его по голосу, а на просьбу позвать к телефону Юлию стала нести какую-то околесицу. С большим трудом он от нее добился, что Юлия заболела и уже два дня как в больнице, а в какой — она не в курсе. Кроме Машки, дома никого не оказалось, если, конечно, она не соврала, что, по мнению Баева, было вполне в ее репертуаре. Тогда он попросил, чтобы кто-нибудь из домашних с ним связался, и оборвал разговор, даже не попрощавшись, а потом с хрустом сломал карандаш, который сжимал в руках, пока выпытывал у Машки, что же случилось.
— Допрыгался, старый козел… — простонал он и прикрыл глаза ладонями в тщетной надежде спрятаться от всего белого света.
В дверь заглянула медсестра, пышнотелая Любаша, повела своими серыми, чуть навыкате очами:
— Анатолий Петрович, к вам пациент.
— Пусть подождет, — глухо отозвался Баев, не отнимая рук от лица.
— Хорошо, — Любаша безропотно затворила дверь.
И, главное, чего ему не хватало, спрашивается? Ведь женщин у него было, что называется, складывать некуда, самые разнообразные, блондинки, брюнетки, аппетитные и субтильные. Что они в нем находили, один бог ведает, но они его просто обожали, легко соглашались на флирт, окутывали его своими влекущими духами и одаривали пьянящими поцелуями. При том, что он не обладал утонченной красотой киногероя и экстремальными возможностями мачо, был вполне себе среднестатистическим мужичком. Конечно, денежки у него водились, но ему почему-то не хотелось думать, будто все дело в этих дрянных бумажках, а хотелось верить, что в нем самом есть нечто особенное. Да если на то пошло, кто сказал, что всемирно известные сердцееды все поголовно были красавцами. Скорее уж наоборот, и потом, представления о красоте, как известно, у каждого времени свои.
Ага, вот такие-то мысли и довели его «до добра», меньше бы брал в голову, лучше было бы. А то, когда эта маленькая стервочка стала строить ему глазки, он вместо того, чтобы быстро поставить ее на место, вздумал умиляться и искать в себе эту пресловутую «особинку». Как же, как же, если такое юное эфемерное существо смотрит на него как на бога, значит, он по меньшей мере его (бога!) наместник на земле. Это было что-то новенькое — время от времени наблюдать этого полуребенка (так он думал, идиот!) рядом с собой, ловить его мечтательные вздохи, наставлять, давать советы, выслушивать забавные истории из школьной жизни. У нее тогда как раз обнаружились небольшие проблемы с сердцем, возрастные — тахикардия, быстрая утомляемость и вялость, — ничего серьезного, и она использовала их в качестве предлога, а он не возражал. Обхватывал пальцами ее тонкое запястье, чтобы посчитать пульс, интересовался, нет ли у нее бессонницы, и выписывал направление на кардиограмму. В общем, все как обычно, если не считать мимолетных взглядов и внезапных пауз, над которыми он неизменно подшучивал про себя.
