– Не знаю, – ответил я, – а что?
Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал.
– Сейчас время вашего вечернего укола.
– Вы врач?
– Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит медицинской подготовки.
– А я отказываюсь от укола, – сказал я, – и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело?
– Я сделаю вам укол, – проговорил он, приближаясь с левой стороны кровати.
В руке его появился шприц, тщательно до этого скрываемый.
Это был очень некрасивый, грязный удар, дюйма на четыре ниже пояса, если я не ошибаюсь. Он упал перед кроватью на колени.
– …. …. – сказал он спустя некоторое время.
– Еще раз подойдете ко мне, и пеняйте на себя.
– Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами – выдавил он с трудом.
Тогда я понял, что наступило время действовать.
– Где моя одежда?
– … … – повторил он.
– В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте-ка ее сюда.
Его ругань начала уже утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом.
Примерно через две минуты я был одет во все белое – цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство.
Я запихал его в стенной шкаф и выглянул сквозь зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава слабо серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало, где именно я находился. Комната моя тем не менее располагалась на третьем этаже здания, и освещенный квадрат окна слева внизу от меня говорил о том, что на первом этаже кто-то не спал.
Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери. Скорее всего, они вели в такие же палаты, как и моя. Вернувшись к окну, я не обнаружил ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону.
Двери, двери, двери без единой полоски света под ними, и единственный звук – шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика.
Часы моего вышибалы показывали пять часов сорок четыре минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке примерно через каждые двадцать футов горела лампа дневного света.
Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из под нее полоской света.
