После этого объяснения я попросил Топор-Рабчинского принести сюда, в кабинет генерала Ланге, образец моего чая, а также образец того чая, который, в количестве ста ящиков, сдал интендантству поставщик Гиллер. Этот Гиллер поставил мне тысячу ящиков кирпичного чая и при поставке пытался подсунуть сто ящиков японского чая плохого качества. Эта проделка ему не удалась, и вот эти-то забракованные мной сто ящиков он и сдал потом интендантству по цене, которую я назначил за свой чай, именно по 12 рублей за пуд.
Образцы моего чая, с сургучной печатью, были принесены; гиллеровских образцов не оказалось. Я заявил тогда, что чай Гиллера цел и находится в интендантских кладовых, и потому можно быстро достать образец этого чая, что и было сделано. Топор-Рабчинский, сравнив образцы, полюбовался образцом кирпича моего чая и сказал, что такого хорошо спрессованного, тяжеловесного чая он у себя в интендантстве еще не видел.
На этом мои разговоры в интендантстве были пока закончены. Однако история моего первого личного ознакомления с интендантством имела еще и свое продолжение.
На другой день вечером я пошел в харбинское коммерческое собрание. Когда я раздевался в передней, ко мне подошел Гиллер и предупредил меня, чтобы я, во избежание скандала, не проходил в собрание, что там находится капитан Каппель, который очень расстроен и возбужден вчерашним инцидентом в интендантстве и что дело не обойдется без скандала, если я появлюсь в его присутствии. Я поблагодарил за предупреждение и, сняв пальто, прошел прямо в столовую, где за одним из столиков сидел капитан Каппель, беседуя со своими знакомыми. Взяв стул, я уселся против Каппеля и сказал ему:
— Владимир Федорович, вы зачем-то хотели меня видеть — так я к вашим услугам.
Каппель, побледнев, не ответил мне ни слова. Тогда я заметил:
— Говорить нам с вами здесь, я думаю, не место. Лучше поговорим завтра у начальника тыла, генерала Надарова.
С этими словами я встал и вышел из столовой.
На другой день утром, когда я только что поднялся с постели, ко мне на квартиру явился капитан Каппель и начал слезно упрашивать меня не губить его и его семью, не жаловаться на него Надарову.
— Ведь я служу в интендантстве двадцать пять лет, — говорил он, — вы пожалуетесь, и вся моя служба пропадет, выгонят меня без пенсии, и я тогда — погибший человек…
РЕВИЗИЯ СЕНАТОРА КУЗЬМИНСКОГО
Русско-японская война закончилась. Эвакуировалась действующая армия. Харбинское интендантство уехало в Иркутск. Видимо, высшие власти в Петербурге были осведомлены об интендантских панамах, которые творились в тылу армии, и, по высочайшему повелению, была, назначена сенаторская ревизия для обследования деятельности интендантства в военное время, в Сибири и Маньчжурии. В Харбин был назначен сенатор Кузьминский. Этот сенатор, будучи в Харбине, допрашивал, в числе других лиц, и меня. Он обратился ко мне с вопросом: известно ли мне, что в интендантстве брали взятки, и кто брал таковые?
