– Что ты здесь делаешь? – в испуге спросил Фергессон. – У вас что, дома нет телевизора?
Немного спустя Эллен кивнула.
– Я проходила мимо. Устала, – она показала на свой огромный распухший живот. – Ну, и зашла посидеть, – затем она добавила: – Стюарт ушел с друзьями… выпить пива и поболтать.
– Я отвезу тебя домой, – сказал Фергессон.
– А вы что здесь делаете?
– Я иногда приезжаю, – он вышел из демонстрационной комнаты и побрел к прилавку. Облокотившись и сжав ладони в крепкие кулаки, он пристально посмотрел на девушку, очерченную в темноте светом дежурной лампочки и телеэкрана. – Наверстываю то, что никто не успел сделать за день. Кому-то же надо следить за порядком.
Эллен кивнула.
– Вы с Недотепой поссорились? – вдруг спросил Фергессон.
– Не совсем. Наверно, в последние дни я слишком раздражена.
– Сколько еще осталось?
– Говорят, недели три. Плюс-минус пара дней.
– Ну и напугала ты меня. Не ожидал здесь кого-нибудь встретить.
Эллен улыбнулась:
– Простите.
– Тебе не холодно? Хочешь мое пальто?
– Все хорошо, спасибо.
Глядя на нее из-за прилавка, Фергессон поразился этому диву – обрюзгшее существо сидело перед телевизионным экраном, сложив руки на коленях и послушно следя глазами за слабо освещенными фигурами. Несмотря на огромные габариты и потухшие, впалые глаза, ее облик вызывал благоговейный трепет. Фергессон испытывал удовлетворение, будто человек, созерцающий религиозную картину или витраж: все было статичным, классическим, уравновешенным. В самой необъятности ее тела ощущалось какое-то равновесие, полнота, цельность. В отличие от самого Фергессона, Эллен была самодостаточной. Она не нуждалась в чем-то внешнем. Все самое важное уже содержалось внутри ее тела, точь-в-точь как слои жира, которым животное запасается перед зимовкой.
– А у тебя хитрый вид, – сказал он с осуждением. Как это прозвучало? Не совсем так, как ему хотелось… Зависть в голосе почувствовал даже он сам. – В смысле, ты похожа на кошку, сожравшую канарейку. Понимаешь, что я пытаюсь сказать?
Она слабо улыбнулась:
– Кажется, да.
– Беременность тебе к лицу. Выглядишь гораздо старше.
– На миллион лет.
– Вы уже выбрали какие-нибудь имена?
– Если родится девочка, назовем ее Маргарет, а если мальчик – Питер. Стюарт всегда хотел, чтобы его называли Питом. Но его желание так и не сбылось.
– Теперь-то уж сбудется.
Минуту спустя Фергессон сказал:
– Из-за чего вы поссорились?
– Даже не знаю. Из-за войны и Бога. Как-нибудь расскажу вам, но не сейчас.
