Серым утром в конце декабря толпа изможденных людей, закутанных в старые парки, топталась у входа в «Дом ангелов», ожидая открытия дверей, кофе и горячего супа. Они подтягивались группками, точно армия после войны, хромая, кашляя, сгибаясь под бременем невзгод. Изольда смотрела на них лихорадочными глазами учительницы, пересчитывающей детей у дверей класса. То была обычная публика — безработные в свободном падении, нелегалы, душевнобольные плюс особо колоритные персонажи, от которых в ужасе шарахались остальные. Они иллюстрировали собой парижский закон беспредельной деградации: кем бы вы ни были в этом мегаполисе, всегда найдется кто-то еще гаже, еще отвратительнее. Многие ночевали прямо на тротуаре, дышали свинцовыми испарениями из коллекторов и страдали сатурнизмом. Очередь, ожидавшая у дверей, гомонила нестройным концертом плевков, брани, грязных шуточек. В самом конце стоял молодой еще мужчина, лет сорока, не больше, с огромным волдырем на левой щеке, обмороженными скулами и растрескавшимися губами. Он толкал перед собой коляску, наполненную всевозможным хламом, и выворачивал при ходьбе носки внутрь. Козел отпущения, он только что получил взбучку, вращал глазами и дрожал от холода с потерянным видом, свойственным этой братии. Антонен принял его, записал имя, Фредерик, и все утро не отходил от него, как отец, опекающий самого слабого из сыновей. Он не задавал нескромных вопросов, смотрел с хмурым выражением лица, так хорошо ему удававшимся. Бедолага мялся в нерешительности. Мало-помалу, отогревшись и наевшись, он разговорился. «Непруха у меня», — повторял он, как другие сказали бы «у меня грипп». Говорил он невнятно, после каждой фразы издавал горлом что-то вроде кудахтанья, которое можно было ошибочно принять за смех. Через час он сказал Антонену:
— Слышь, новенький, ты мне нравишься, чувствую я, мы с тобой поладим.
— Ага, будем друг за дружку держаться?
Фредо жил под мостом кольцевой автодороги у Порт-де-Шарантон, возле Венсенского леса, на шоссе Рейи.
— Тут тебе и город, тут тебе и природа. Я ж пятнадцать лет на улице, парень, как один день, хочется иногда зелени.
Антонен смотрел на его лицо, молодое, но уже испитое, в красных прожилках, в рубцах, точно по нему прошлись колючей проволокой.
И вдруг, вглядевшись внимательнее, решил: это будет он!
В одно мгновение.
Это был выбор не хуже любого другого.
Да и не выбор даже, ведь решение кого-то убить приходит само, как любовь.
