Сам же Берзалов и Гуча, вооруженный винтовкой СВД, проползли ещё чуть левее и вперед и укрылись за железнодорожными шпалами, которые лежали вдоль путей. При свете заходящего солнца хорошо было видно, как беспечно ведут себя «дубы» у костра. Оружия при них не было. Это‑то и смущало. Ненормальные какие‑то, думал Берзалов, это же натуральное членовредительство, садомазохизм.
— Мясо… — вдруг мечтательно произнёс Гуча и облизнулся, а потом устыдился и густо покраснел, что вообще на него было не похоже. Гуча — да покраснел? Очевидное невероятное.
— Что, «мясо»?.. — спросил Берзалов, у которого обоняние носило больше виртуальный характер и заменяло интуицию.
— Мясо варят… — снова облизнулся Гуча. — А мама меня в детстве одной манной кашкой кормила.
Действительно, только сейчас Берзалов различил тонкий и приятный запах мясного супа, приправленного снытью и лесными корешками. Рот тотчас наполнился густой слюной. Так бы и съел полтуши, подумал он невольно. Тут ещё при полном безветрии появились весенние комары, которые с голодным отчаянием мешали наблюдать.
— Посмотри, видишь, того, что у костра? — спросил Берзалов, разглядывая лагерь в бинокль.
Солнце светило в сторону лагеря, и можно было не опасаться, что их заметят издали. Принялся накрапывать дождь — мелкий, весенний, тёплый. А за горизонтом, который был обложен зеленовато — чёрными тучами, всё ещё беззвучно сверкали зарницы.
— Сейчас… — в тяжёлой военной форме Гуча выглядел массивнее Годзиллы.
Восьмеро сидело у костра, двое — у палаток, что они там делали и вооружены ли, трудно было понять. Один рубил дрова, а ещё один играл роль часового: ходил поодаль, поглядывал по сторонам и откровенно зевал, интересуясь больше содержимым котла, чем окрестностями. Вот у него‑то единственного и был автомат — чёрный «абакан» с подствольником, да ещё парочка гранат в кармашках разгрузки.
— Вижу… — как будто сонно ответил Гуча, не отрываясь от прицела.
На это раз лицо у Гучи было более чем внимательным, словно он наконец озаботился ситуацией.
— Ну?.. — встряхнул его Берзалов.
«Гляди, снайпер! — хотелось крикнуть ему, — гляди в оба, от тебя сейчас многое зависит!»
— Вертолётчик… — с придыханием в голосе определил Гуча. — Точно, вертолётчик! Мамой клянусь!
— Мо — ло — о-дец! — похвалил Берзалов и впервые за всё время почувствовал, как удача сама идёт в руки.
На человеке была куртка реглан и кожаный шлем, а ещё запястья на обеих руках были перевязаны грязным бинтом. В наручниках, что ли, его таскали?
