В те дни золото имело для меня особый смысл: этот грабитель, ранивший Хироити, интересовался исключительно золотыми вещами. Подозрительный тип этот Акаи! Ведь в тот злосчастный вечер и он был в усадьбе Юки… А теперь вот стоит передо мной, весь в позолоте, и явно норовит улизнуть. Да, непонятно. Вряд ли преступление совершил он, но как объяснить и его поведение, и этот нелепейший маскарад?
Мы побрели к станции, но разговор не клеился, и я, наконец набравшись духу, задал Акаи терзавший меня вопрос:
— Скажите, Акаи-сан… Не припомню, чтобы вы были в гостиной, когда грянул выстрел. Позвольте спросить, где вы тогда находились?
Акаи, похоже, ждал этого и с готовностью отозвался:
— Видите ли, я быстро хмелею. Мне стало нехорошо, и я решил выйти на воздух проветриться. А кроме того, у меня как раз кончились сигареты… Я пошел купить новую пачку.
— Вот оно что… Выходит, вы даже выстрела не слыхали?
Акаи кивнул, и разговор снова угас. Некоторое время мы брели в полном молчании. А потом Акаи произнес совсем уже несуразную фразу:
— Между прочим, дня за два до преступления у колодца лежали старые бревна. Не продай их хозяин — и собака бы не наследила… Они пройти мешали. Я только что это выяснил.
Он нес совершеннейшую околесицу — притом с чрезвычайно многозначительным видом.
Он или плут и ловкач, или же идиот, подумал я. Лежали там бревна, не лежали там бревна — при чем здесь они? И как могли бревна помешать собаке? Все это вздор и чепуха. Когда я сказал об этом Акаи, тот оскорбился.
— Ну, если вы так полагаете… Что ж, как вам будет угодно.
Поразительный тип!
В тот день я добрался до дому без приключений, а спустя неделю снова поехал в Камакуру. Хироити все еще держали в больнице, хотя он уже пошел на поправку, и мне передали, что он хочет со мной повидаться. За всю неделю я не имел никаких вестей от семейства Юки, в газетах о происшедшем тоже не появилось ни строчки, так что я пребывал в полном неведении относительно хода расследования. Однако было совершенно очевидно, что преступник так и не пойман.
Я вошел в палату. Хироити был бледен, но довольно весел и бодр. Палата утопала в цветах. У постели Хироити дежурили госпожа Юки и сиделка.
— A-а, Мацумура-кун! — Хироити радостно протянул мне руку. Я с чувством пожал ее и выразил радость по поводу его выздоровления.
Хироити помрачнел:
— Знаешь, я ведь теперь на всю жизнь хромой. Калека…
Я не нашел что ответить. Госпожа Юки отвернулась в сторону и жалобно заморгала.
